— Что в нем? — спросила почтальонку не своим, вдруг осевшим голосом, разорвала конверт торопливыми руками, стала читать четкие, отпечатанные на машинке строчки:
«Уважаемая Мария Ильинична!
Ваш сын, Евдокимов Иван Васильевич, находясь на фронте борьбы против германского фашизма во вверенном мне полку, проявил себя стойким и мужественным, беспредельно преданным партии Ленина — Сталина и социалистической Родине воином Красной Армии. Участвуя в отражении вражеских атак, Ваш сын проявляет мужество и героизм, своим личным примером воодушевляет бойцов на выполнение поставленных задач и, как смелый и мужественный командир, пользуется любовью и уважением среди личного состава полка...»
Прочитала вслух, и задохнулась от счастья, и, еще не до конца веря этому, все еще ожидая самого худшего — вон сколько похоронок пришло в Вельяминово с фронта, — впилась глазами в конец письма — если что плохое, то там.
«Вам, русской женщине, за воспитание такого храброго воина от командования полка большое спасибо! Вы можете быть спокойной за своего сына, можете честно и добросовестно трудиться на благо Родины и знать, что Ваш труд, Ваш отдых крепко охраняют бойцы Красной Армии, в первых рядах которой находится Ваш сын Евдокимов И. В.
Командир 299 сп
подполковник Петров
9 октября 1942 г.»
Подняла голову, схватила за рукав почтальонку:
— Да подожди ты, быстроногая! Какой человек-то, а? Какой человек — Ванюшкин-то командир! Нашел время. Сам написал! Ой, побегу — своих надо порадовать. А Ванюшка-то мой цел, выходит. Цел! О нем как о живом пишут.
* * *
А в тот самый день, вернее, вечер, когда отогнали фашистов, Евдокимов не узнал старшего сержанта Кузнецова — до того был тот худ, черен, до того неуверенно держался на ногах. И Кузнецов не узнал своего лейтенанта — тот выглядел не лучше. Поразглядывали друг друга, обнялись и, не сговариваясь, выдохнули:
— Пи-и-ить!
Припали растрескавшимися за день губами к фляжкам и не могли оторваться от них, пока не выцедили до последней капли воды.
* * *
Представления о наградах командир полка сделал незамедлительно, но Марии Ильиничне об этом не написал — вдруг не пройдут. Прошли. Лейтенант Евдокимов и старший сержант Кузнецов за этот бой были удостоены орденов Красного Знамени!
* * *
Комбат Иван Васильевич Евдокимов пришел в себя утром. Прислушиваясь к острой, пронзительной боли в правом плече, возвращаясь к жизни, скосил глаза на повязку и стянул простыню с правой руки. Рука была цела, но капитан ее не чувствовал. Даже не мог согнуть пальцы. Перебит где-то нерв... И на том спасибо! Могло быть хуже, а руку ампутировать он не даст. Не даст! Осторожно потянулся — разорванное плечо откликнулось на движение новой, все нарастающей болью. Капитан закрыл глаза.
После форсирования неширокой, но быстрой и глубокой пограничной реки Утроя дивизия преследовала отступающего противника на латвийской земле, то и дело вступая с ним в скоропалительные схватки.
Вчера он шел со своим вторым батальоном впереди дивизии. В указанном командиром полка месте, на опушке рощи, остановил батальон на кратковременный отдых, а впереди, в каких-то пятистах метрах, дозорные обнаружили большое скопление противника и даже два танка. Силы были явно неравные, но фашисты не ожидали столь скорого появления здесь русских и вели себя беспечно. Танкисты даже загорали на броне своих машин.
О сложившейся обстановке он доложил по радио командиру полка. Встреча с немцами была неожиданной и для него.
Полковник Слесаренко приказал:
— Пока в бой не ввязывайтесь.
Ждать под носом у противника, когда даже покурить нельзя, пришлось долго и слушать, без конца слушать немецкие голоса, стук топоров, визжание пил. Нелегкий выдался денек.
Приказ выбить противника из хуторов и рощи пришел вечером. Это помогло скрытно выйти к шоссе и обрушиться на немцев внезапно. Танки не успели сделать и выстрела. Четвертая рота быстро овладела рощей, пятая очистила от врага овраг, шестая ворвалась в правый хутор. Однако, как всегда, немцы пришли в себя быстро, подбросили свежие силы и стали теснить четвертую роту. Судя по вспышкам, бой там покатился в обратную сторону.
Он развернул пятую роту, уже подходившую к хутору, для флангового удара по роще и сам побежал в цепи атакующих. Прямо на него плеснуло пламя, вырвавшееся из недалекого пулеметного ствола. Его сильно, будто кувалдой, ударило в плечо, бросило на землю. Больше он ничего не помнил, не знал, что с его батальоном, как закончился бой и закончился ли.