Ивану четырнадцать исполнилось, а председатель колхоза заговорил с ним о том, чтобы поработал в половодье перевозчиком. Заговорил и сам же испугался: мальчонка еще, случись беда, не с него, а с главы колхоза стружку снимать будут. Спросил с сомнением в голосе:
— А ты, Ваня, сам-то как думаешь? Справишься?
«Мальчонка» поднял на него удивленные глаза:
— А чего там? Только мне весел не надо.
Тут председатель удивился:
— Руками, что ли, грести будешь?
Тот вздернул нос-пуговку:
— Я к деревянной лопате привык. Она здорово загребает.
— Вот как? А ну пойдем — попробуем.
Лодка шла ходко, управлял парнишка ею умело, обильной воды и волн не боялся, и больше у председателя о перевозе голова не болела.
А что было Ивану бояться воды, если сызмала речка Истра была перед глазами, до нее добраться — только с берега скатиться. Купайся сколько душеньке угодно. Он и плавал летом до одури, а осенью — чуть не до первого снега. Не из-за бахвальства и не ради закалки, а потому что моряком мечтал стать. Встанет на Истре лед, лучшего катка во всей округе не найти. Весной же, когда лед тронется, до чего же весело и жутко кататься на льдинах. Случалось, что в промоины попадал, со льдин в воду, как с горки, скатывался. Это когда они сталкивались друг с другом и вставали на дыбки, как необъезженные кони. И никогда не болел после такого купания. Отцом, правда, был бит, но без этого разве вырастешь?
* * *
В палату вошла сестра, громко и требовательно спросила:
— Комбат Евдокимов из сто пятьдесят седьмого гвардейского здесь лежит?
— Здесь, — отозвался он.
— К вам командир полка прибыл! Приготовьтесь!
Полковник Слесаренко вошел в сопровождении военврача, женщины. Окинул взглядом палату и направился к носилкам капитана.
— Ну, здравствуй, Евдокимов! Как чувствуешь себя?
— Хорошо, товарищ гвардии полковник.
Командир полка хмыкнул, но возражать не стал:
— Рад, что живым вижу и врачи тебе жизнь гарантируют. Поправишься — возвращайся в полк.
— Спасибо, товарищ гвардии полковник! А как батальон?
— Твой батальон такую брешь пробил, что вся дивизия в нее устремилась, а немцы из Балв уже на запад посматривают.
Женщина-врач подошла к носилкам, поставила под левую руку, чтобы можно было дотянуться, кружку, доверху наполненную черникой:
— Это вам для скорейшего выздоровления.
— Спасибо! — пробормотал Евдокимов. Глаза его предательски заблестели — и неожиданный приход командира полка тронул, и подарок врача.
— Не могу больше задерживаться, комбат, — словно извиняясь, сказал полковник. — Поправляйся.
На улице сказал хирургу:
— Вчера утром был здоров как бык, вечером вот этот хутор брал...
— И отличился?
— Еще как! К ордену Александра Невского представлять буду. С комдивом вопрос уже решен. Хороший парень этот Евдокимов!
Врач удивилась:
— Парень? Сколько же ему лет?
— Пацан еще — капитану Ивану Васильевичу Евдокимову в апреле двадцать один годок стукнул.
А комбат Евдокимов тем временем дотянулся до кружки, ухватил горсть ягод. Почувствовал, как свежи и холодны они, зажмурился от удовольствия, и показалось ему, что боль, донимавшая все утро, стала стихать.