Рахуба отбивался отчаянно: это был недюжинной силы человек и драться он умел. В темноте слышались хриплое прерывистое дыхание, тупые шлепки ударов.
В самый разгар потасовки кто-то крикнул:
— Облава!..
И вслед за тем на соседней улице пронзительно заверещал милицейский свисток
В одно мгновение улица опустела: нападающие будто испарились.
Золотаренко подскочил к Рахубе:
— Бежим! Скорее!..
Рахуба сидел на мостовой, держался за колено. Он хотел было встать, но тут же, охнув, снова опустился на землю.
— Нога…
Свистки приближались. Подхватив Рахубу под мышки, Золотаренко оттащил его в ближайшую подворотню. Мимо, тяжело дыша, протопали милиционеры. Когда шаги их затихли в стороне Греческого базара, Золотаренко спросил:
— Что с вами?
— Похоже, ногу вывихнул…
— Взяли что-нибудь?
— Не успели..
Золотаренко встревожено оглянулся по сторонам:
— Как бы милиция не вернулась! Идти-то вы сможете?
— Далеко еще?
— Далеко! До Пересыпского моста.
Рахуба, кряхтя, растер колено. Откинувшись на спину, он уперся локтями в землю и приказал:
— Ну-ка, дерни!
Золотаренко с силой потянул его за сапог. Рахуба зарычал от боли…
Отдышавшись, он поднялся с помощью Золотаренко и сделал несколько шагов.
— М-м, дьявольщина!.. Нет, не дойду…
— Куда ж теперь? Что делать будем? — всполошено шептал Золотаренко. — Мне вон тоже руку рассадили, пиджак весь в клочья…
— Дай плечо опереться, — проговорил Рахуба, — назад пойдем! — И он выматерился сквозь зубы, кляня одесских налетчиков и собственное невезение.
Так в самом начале своего рейда эмиссар белогвардейского союза «Освобождение России» был вынужден прочно осесть на квартире наборщика Валерьяна Золотаренко.
Нога его отекла и болела нестерпимо.
— Должно, трещина у вас в кости, — высказал предположение Золотаренко, — Хотите, врача позову? Есть один по-соседству. Скажем — родственник приехал…
Рахуба отказался. Боль пугала его меньше, чем разоблачение.
Он сидел в тесной кухонной кладовке, прикладывая к ноге холодные компрессы. Встрепанный, обросший черной щетиной, он удивительно напоминал попавшего в капкан зверя…
Вечером он велел Золотаренко сходить к руководителю его пятерки и, если будет возможно, привести его сюда.
Золотаренко ушел и через два часа ввалился в кладовку бледный с искаженным лицом, не сел — рухнул на топчан. Придя в себя, рассказал следующее.
Три дня назад к руководителю его пятерки — Миронову — явился кто-то из центра. Миронов оставил его ночевать, и в ту же ночь явку накрыла чека. Когда чекисты окружили дом, Миронов и его гость стали уходить по крышам. Чекисты открыли огонь и ухлопали обоих. Во дворе до сих пор засада. Золотаренко повезло: в квартале от дома он встретил мироновского дворника — своего человека, и тот предупредил его.
— Что делать будем? — вздрагивая и косясь на дверь, шептал Золотаренко. — Сейчас они подряд начнут чистить!..
— Тихо! — прикрикнул Рахуба. — Миронов живой?
— Убит Миронов! И тот, второй, тоже! Дворник сам помогал их на извозчика укладывать. Говорит, прямо в висок…
— С кем у тебя еще связь?
— Ни с кем. Только с Мироновым
— А сейчас не было за тобой слежки?
— Не было. Я больше часу по городу колесил.
Рахуба вздохнул с облегчением.
— Время-то уходит! — напомнил Золотаренко.
— Не трясись, — со злобой проговорил Рахуба, — развалишься! Если Миронов убит, до тебя еще не скоро доберутся, мертвый не выдаст… — Он откинулся на груду мягкого тряпья, сложенного за спиной, с минуту молчал, раздумывая, — на лбу у него вздулась толстая вертикальная складка — и вдруг процедил сквозь зубы грязное ругательство: —…одно к другому, как нарочно!..
Положение действительно было аховое. Через три дня за Рахубой должна была прийти шаланда из Румынии: задерживаться в Одессе он не мог. Но и уехать, не выполнив ни одного из имевшихся у него заданий, тоже было невозможно. Все было бы просто сделать с помощью Миронова, имевшего постоянную связь с центром. Теперь же приходилось искать другие пути. У Рахубы были еще явки, но для того, чтобы плутать по ним, необходимо время. На худой конец можно было бы послать Золотаренко, но Рахуба не хотел оставаться один: с больной ногой без помощника из Одессы не выберешься.
Все это он, не таясь, поведал Золотаренко. Вывод был таков: нужен еще один человек.
— Есть у тебя кто-нибудь подходящий на примете? — спросил Рахуба.
Золотаренко подумал и сказал, что такой человек имеется.
Осенью восемнадцатого года красные расстреляли мужа его родной сестры: он владел на Херсонщине пятью мельницами и сотрудничал с немцами, когда те хозяйничали на Украине. Сестра не надолго пережила его: в конце того же года она померла от тифа. Остался сын. Сейчас ему двадцать один — двадцать два года. Парень гайдамачил за Центральную раду, служил у Деникина, а затем долгое время состоял в повстанческом отряде известных на Херсонщине эсеров и националистов братьев Смагиных. Когда отряд ликвидировали, он с полгода скрывался у какой-то бабенки недалеко от Серогоз. Но и там спокойно не усидел: заварил какую-то кашу, убил комбедовца. Пришлось удирать. Парень раздобыл где-то бумаги демобилизованного красноармейца и подался к родному дядюшке. Вот уже третий месяц живет на птичьих правах в Одессе, на Ближних Мельницах. Его давно бы надо пристроить к «настоящему делу», да все как-то случая не было…
— Уверен ты в нем? — спросил Рахуба
— Как в себе. Парень битый!
— А убеждения у него какие?
Золотаренко пожал плечами:
— Какие убеждения! Красных ненавидит — вот и все его убеждения, Да сами увидите. Завтра схожу за ним, приведу.
— Не завтра — сейчас! — твердо сказал Рахуба. — Сразу же и отправляйся. К утру чтобы был здесь!
— Далеко это… — уперся было Золотаренко.
Рахуба нетерпеливо сморщился:
— Разговаривать ни к чему! Минуты нельзя терять. Стой! Как его звать-то, племянника твоего?
— По новым документам — Алексей Николаевич Михайленко…
"ПЛЕМЯННИК" ЗОЛОТАРЕНКО
Лампа стояла на стуле. Его высокая спинка отгораживала Рахубу от света, и, войдя в каморку, Алексей увидел только большую, закутанную в старое одеяло ногу, вытянутую на топчане. Из одеяла торчала белая пятка с твердыми расплющенными краями.
— Вот это он и есть, племяш мой, — сказал Золотаренко, входя следом за Алексеем и затворяя за собой дверь.
Сдвинув брови, «племяш» силился разглядеть Рахубу. Высокий, с прямыми костистыми плечами, он стоял, держа руки по швам, слегка разведя локти, и эту военную выправку, которую не мог скрыть даже чужой мешковатый пиджак, прежде всего отметил Рахуба. Видимо, служба у Деникина не прошла даром для племянника Золотаренко.
— Как звать? — спросил Рахуба.
— Михайленко Алексей, — четко, как и полагается докладывать начальству, отозвался парень.
— Я спрашиваю настоящее имя.
— Какое еще настоящее?.. — «Племяш» нахмурился и взглянул на Золотаренко.
— Говори, говори, — подбодрил тот, — все говори, не сомневайся. В жмурки играть нечего!
— Ну, Василенко… Алексей Николаевич Василенко.
— Садись, Алексей Николаевич.
Рахуба, кряхтя, передвинул больную ногу к стене, освобождая место.
Алексей сел, сложил на коленях большие руки.
— Расскажи, что ты за человек? — предложил Рахуба.
— Человек я обыкновенный, — сказал Алексей простовато. — Демобилизованный красноармеец. По причине болезни отпущен вчистую.
— Что за болезнь?
— Желтуха. Заболевание печени.
— И документ есть?
— Есть.
Рахуба помолчал, прищурился и спросил в упор:
— А если хозяин объявится?
— Какой хозяин?
— Не придуривайся! Хозяин документов
Одно мгновение Алексей настороженно смотрел на Рахубу, потом отвел глаза и глухо выговорил: