Постояв, я пошел за околицу, к прогону. Хотелось увидеть кузницу. Шагал тихо: где-то в глубине души еще теплилась надежда услышать привычный перестук молотков, хотя и знал, что стучать некому.
И верно, околица молчала. Лишь по тополю, теперь уже высокому, кипевшему густой листвой, узнал былое место кузницы. Тополь этот, посаженный руками Николая, был как бы живым памятником и ему, и отцу, и их кузнице.
Не помню, сколько пробыл я у тополя. Меня окликнули неожиданно подошедшие бригадир, чубатый дядя Филя в изрядно поношенной солдатской гимнастерке, оставшейся, наверное, еще после войны, и Евдокимыч, седой сухонький старик, которого я знал еще как первого здешнего избача.
— Жалко? — спросил бригадир, ставя перед собой мерку-треугольник.
— Да.
— А чего? — простодушно возразил он. — Ведь кузница-то была не ваша. Ваш-то только дом.
— Не мой, а отцовский. И не из-за него я приехал.
— В таком разе я не понимаю тебя, — развел бригадир руками.
Некоторое время он ощупывал карманы, ища папиросы. Достав помятую пачку «Севера», протянул мне:
— Закурим?
Я отказался. Дядя Филя вздохнул. Во вздохе этом было невысказанное чувство досады. С минуту он молчал, разглядывая меня, забыв даже о папиросе. Потом ткнул ее в рот, нажал на колесико зажигалки, затянулся и вдруг взял меня за руку:
— Вот как: приехал гость, а я и за стол не веду. Пошли-пошли! Евдокимыч, ты тоже с нами.
Теперь он тянул нас обоих. Я сказал, что хочу походить по знакомым тропам, и он высвободил мою руку.
— Тогда после. А я тем временем соображу… Вон мой дом, у черемух, — суетился дядя Филя.
Евдокимыч тоже пошел со мной. Мы пересекли льняное поле, все в таком густо-голубом цвету, как будто оно впитало в себя без остатка нежную яркость неба; прошли мимо уже налившейся ржи, склонившей тяжелые колосья к тропе, и спустились под гору, где шумел трактор, таща за собой многокорпусный плуг и сцеп борон. Сочные пласты мгновенно разрыхлялись боронами. В них я и впился взглядом. «Не те ли, подумал, что ремонтировал Николай?» Я даже побежал за трактором, так хотелось мне, чтобы догадка подтвердилась. Нет, эти были новые, с еще не стершейся заводской краской.
Вернулся к Евдокимычу. Тот непонимающе глядел на меня. Наверное, я показался ему странным. Но, не сказав ни слова, он терпеливо пошел дальше со мной. Я решил заглянуть еще на Шачу, куда водил нас Николай купаться и учил, как спускаться на большой глубине на дно, чтобы непременно достать горсть земли. Тот, кто этого не мог делать, считался у нас трусом. В наказание Николай отказывался ковать таким ножи.
Мы долго бродили. Евдокимыч, несмотря на возраст, был еще легок на ногу, но, как и прежде, оставался несловоохотливым. Отвечал коротко, отрывисто. Жил он в соседнем селе. Потихоньку, без резвости, как он выразился, писал историю его. Когда зашел разговор об этом, Евдокимыч оживился. Стал называть имена тех, кто уже описан. Был среди них и Андрей Павлович.
— А Николай? — спросил я.
— О нем я еще мало знаю. Да он и не столь уж причастен был к селу. Ковал больше для своего Юрова.
— Зря вы так, — упрекнул я Евдокимыча. — Он жизнь отдал — вот его причастность и к Юрову, и к селу.
Мы не закончили разговор, как услышали голос дяди Фили:
— Где запропастились? Чай стынет. Завтракать!
Догнав, дядя Филя повел нас в деревню. Но на полпути вдруг обернулся к Евдокимычу:
— А передачу показали ему?
— Нет, — ответил тот.
— Ну, как же… — посетовал дядя Филя и скомандовал: — За мной!
Вывел он нас к линии электропередачи, где молоденькие монтеры навешивали на столбы провода. Высокие, на бетонных подставках, столбы шагали откуда-то из леса через поле, к западному краю деревни.
— Как? — подмигнул он мне.
— И верно, что скажешь? — подхватил Евдокимыч, улыбнувшись.
Электричество, конечно, — это здорово. Глухая в прошлом лесная деревня — и нате вам! — свет не обошел и ее. Как же было не погордиться этим и бригадиру, и бывшему избачу!
— Хорошо, хорошо! — ответил я.
Дядя Филя посмотрел на меня и сбоку, и прямо в глаза.
— А радости-то в глазах не вижу, — заметил он.
Что было ответить ему? Я промолчал.
На душе у меня все еще было смутно, и словами это я не мог объяснить.
— Ладно, пойдемте чаевничать, — сказал Евдокимыч.
Он-то, казалось, понимал мое состояние.
Мы недолго задержались у бригадира. Сразу после завтрака его вызвали на луга, к стогометальщикам, а мы с Евдокимычем пошли в контору. Была она в нескольких километрах от Юрова.