Ночью он долго не мог заснуть. Все виделась она, такая близкая. А в ушах звенел ее тихий голос: «Дорогой Кузьма». Подольше бы побыть вместе! Ничего, он придет к ней завтра, послезавтра…
Весной, после окончания учебного года, она уехала на все лето домой, в районный городок, к матери. Оставила свой адрес. «Пиши, когда соскучишься. Я тоже напишу».
Кузя скучал все лето, но не писал. Стеснялся: не засмеялась бы над ошибками. Не мастак он был писать, да еще учительнице! Леонид — тот да, умеет писать. Иногда и анекдот вставит к месту. Что ж, он студент, ему повезло. Поступал в институт, когда отец еще был крепок, не болел так часто, как сейчас. Но и Леонид недалеко бы ушел, если бы не выручала семья. Сам Кузя сколько отвез ему в город и картошки, и мяса, и сала. А батя посылал и деньги, когда сын оставался без стипендии.
Теперь бы после Леонида ему, Кузе, поехать поучиться!
Понемногу он читал книги, которые брал у учительницы, благо сейчас вечера были свободные. Только так, одному, день ото дня становилось тоскливее. Уж очень долго тянулось время. Никогда еще так не бывало.
Каждый день с нетерпеньем ждал появления письмоноски. Может, какую весточку принесет от Галины Аркадьевны. Ведь обещала. Но нет, не писала. Забыла?
И как он ни скрывал свои тревоги, мать видела: страдает, сохнет сынок. Порой и говорила:
— Дурачок, не ровня она тебе. Неуж своих, деревенских нет? Забудься, сходи погуляй. Слышь, поют…
— Перестань, мама! — сердился Кузя, недоумевая, откуда она-то знает, что он любит учительницу.
Скорей бы, скорей шло время, скорей бы первое сентября!
Она приехала в конце августа. Кузя встретился с ней еще днем на полевой тропе, когда она шла в Гуменки, а он в сельсовет. Раздвигая руками спелую рожь, учительница что-то напевала. Кузя бросился к ней.
— Галина Аркадьевна?
— Кузьма!
Они стояли взявшись за руки и глядели друг на друга.
— Как ты загорел. И возмужал. Но похудел. Доставалось?
— Как всем деревенским. А вы тоже загорели. Еще красивше стали.
— Кузьма, я не люблю комплиментов, — погрозила она и справилась: — Долго сегодня думаешь работать?
— Вечером приду.
И опять начал торить тропку к ее крыльцу. И опять ему было хорошо. Иногда она выходила на крыльцо с гитарой и, медленно перебирая струны, пела задумчиво.
— Эх, далеко же мы, в глуши. В городе сейчас… Но что ты стоишь? Сядь рядом.
Он садился, с нескрываемой лаской глядел на нее.
— Скажи, Кузьма, без меня ты никого не приметил?
— Как же я могу, Галина Аркадьевна?..
— Кузьма, назови хоть раз меня по имени.
— Вас не могу. Может, потом. И вы не сомневайтесь ни в чем. Вы у меня одна.
— У тебя одна… — повторила она с каким-то значением. — Милый, милый Кузьма, светлая душа!.. Пожалуй, следующий раз мне не надо уезжать домой. Или уехать, то совсем.
— Почему совсем? Что вы, Галина Аркадьевна?
— Может, так лучше. Для тебя и для меня, — сказала она и, тронув струны, тихо продекламировала:
Кузя слушал обеспокоенно. Что-то, думал, с ней произошло, что-то ее волнует. Чудная, непонятная все-таки: сидит рядом, вздыхает и вроде что-то держит на душе. Но что? Когда Кузя все, все узнает?
У него уже вертелся на языке вопрос: «А вы, Галина Аркадьевна, никого там, в городе, не приметили?» Но нет, ему не задать этот вопрос. Да и стоит ли? Ведь по-прежнему она ласкова. Еще отпугнешь. А без нее ему, Кузе, жизнь не в жизнь!
В один из вечеров Кузя не смог встретиться с Галиной. Повез отца в районную поликлинику, задержался там долго, домой вернулся лишь на другой день. До потемок пришлось копать картошку на усадьбе. Едва дождался, когда погасла короткая осенняя заря, когда темень окутала деревню.
Сегодня он долго-долго будет сидеть вместе с Галиной Аркадьевной. В деревне затихли все звуки, одни последние листья тополей где-то в вышине, как жестянки, надоедливо шаркали друг о друга. Низко спустились облака, повеявшие влагой. Должно быть, ночью соберется дождик. В сентябре всегда так: постоят недолго сухие дни, а потом и пойдут дожди, холодные, нудные.
Ну и пусть идут, пусть льет, только бы она, Галина Аркадьевна, была с ним. Он не ощущал усталости.
Как и всегда, он поднимался на крылечко с бьющимся сердцем. В темноте обнял ее, прижался головой к ее груди, слыша, как у нее стучит сердце.
— Наконец-то… — шептал он. — Едва дождался. Такие были долгие эти дни…