У подножья с широкой кроной дуба построили просторный и уютный, сливающийся с общим фоном шалаш, щедро устлали пол сухой листвой и мхом, и получился ну, просто, царский, без золотого петушка на флагштоке, терем.
Взяв на себя роль часового, Черемушкин в глубоком раздумье провел бессонную ночь.
— Командир! Мне кажется, нас из хуторской усадьбы Святой Симеон ласкает чей-то любопытнейший взор. Ну, понятно, принадлежит он не златокудрой Кудеснице, — спустившись с нижних ветвей дуба, доложил младший сержант Сабуров, и, невольно бросив на Коврову взгляд, отметил необычную бледность ее лица.
— Этот «хитрый», носящий имя святого хуторок, мне тоже кажется подозрительным, — уточнил мысли Сабурова Черемушкин. — Слова гауптмана Зоненнбаха подтверждаются: мы оказались в одном из районов, в котором, возможно, и обосновались до грядущего момента немецкие кротовые гарнизоны. Склоняюсь к тому, что недавнее нападение на нашу группу совершили эти подземные солдаты. То, о чем ты говорил, нужно просто домыслить. Нас засекли наблюдатели и теперь неустанно пасут. Касаткин, твоя очередь вести контрнаблюдение за хуторком. Возьми мой «цейс».
Время шло к вечернему часу. Коврова с помощью Сабурова хлопотала над ужином. Черемушкин с Касаткиным, взобравшись на ветви дуба, с разных по высоте уровней, скрытые пышной кроной, терпеливо осматривали десятикратно приближенные к ним подворье и строения хуторка. Но все живое на территории Святого Симеона казалось вымершим, и сам этот факт еще больше настораживал разведчиков.
— Есть, попалась, муха-тарахтуха! — воскликнул Касаткин, уловив солнечный отблеск стекла.
— Да. Ты, как всегда, прав, Миша. Только не торопись, будто на свидание с женой в роддом. Видишь, во дворе сарай из красного кирпича?..
— Нет, командир. Вспышка мелькнула выше фронтона жилого дома: скорее всего, из его чердачного окна.
— Ясно! Противник ведет за нами двойное наблюдение. Пока сегодня тихо.
— Вы думаете за нас возьмутся и с грохотом выпрут?
— День на день не приходится, Михаил. Возможно, и так, как ты говоришь. Но с другой стороны, у тех, кто находится в хуторке, имеются дела и поважней.
— А что если нам упредить гарнизон хуторка и выяснить: почему Святой Симеон днем кажется пустынным, а с темнотой оживает? — предложил Касаткин Черемушкину.
— Нет, Миша. Этого делать нельзя. Какая необходимость из берлоги медведя поднимать. Главное мы знаем, а частности только вносят путаницу. Уйти — это можно. Но мы, войсковые разведчики, за тридевять земель от своих и обязаны по своему статусу продолжать выполнение своих обязанностей. Печально, Миша, потерять столько и каких людей!..
— Не трави душу, командир. Сердце мое — не камень, крошиться начнет…
— Какой сегодня день? — вдруг спросила в надвигающихся вечерних сумерках Коврова.
— Воскресенье, — сразу поняв значение вопроса, отозвался Черемушкин, скрывая пронзившее его беспокойство.
— Завтра, на рассвете, мне нужно уходить в Станичку, чтобы успеть к восьми на встречу с нашим человеком в район Старых Мельниц.
— Может как-нибудь выкрутимся иным путем? — спросил Черемушкин Коврову. — Ты же знаешь, Наташа, какая реальная опасность стережет тебя там. «Метеор» сменил прежнюю вывеску на птицу Феникс, а в отделах контрразведки, гестапо занимают посты наши с тобой старые знакомые: Фалькенберг, Крюгер, Штальберг, Гроне… Особенно опасен Отто Вебер. Да разве только он? Любой другой, знающий оберштурмбанфюрера СС Штальберг, как пить дать, заинтересуется твоей личностью. Подумай хорошенько, прежде чем окончательно решить. Рация нам очень нужна, мы, возможно, найдем иной путь, более реальный. Очень возможно, ты и права: предложенный тобой вариант — единственно правильный. Приметы этого человека, пароль, помнишь? — волнение командира было понятно для всех.
— Как не помнить, одет в темносиние брюки, синяя или коричневая тенниска с вышитой белыми нитками ракеткой на кармашке, в левой руке небольшой букетик свежих лесных цветов. Пароль: «Укажите ближайшую дорогу к станции Ширино». Ответ: «Вы имеете в виду бывшую станцию Сосновую?» Встречи могут состояться только в дни недели: понедельник, среду, пятницу. Утром — от семи тридцати до восьми, вечером — от семнадцати до восемнадцати…
— Но ведь от нас теперь до Старых Мельниц — около восьми километров?..
— Эх, Черемуха, синь глаза — болезнь женская, — произнесла Наталья, впервые не стесняясь присутствия Касаткина и Сабурова. — Если надо, и сорок отмахаю. Проводите до половины пути с Глебом. Встретите меня с девяти и до десяти вечера. Если к указанному часу не вернусь, значит, со мной произошло то, чего опасалась. Не ждите больше, а также не советую меня разыскивать. Берегите себя, мальчики. Быть может судьба наша — не злая мачеха.