Веллер поднялся из-за громадного письменного стола и, как он делал это всегда, встречая заинтересовавших его людей, остановился посередине комнаты, со скрытым любопытством рассматривая Коврову и отмечая, что пленница хороша и ее внешнее сходство со Штальберг неоспоримо по всем статьям, исключая в настоящий момент заметную разницу в их возрасте, когда женщины находятся друг против друга, как две модели в мастерской скульптора.
— Весьма! Весьма! — Что означало у Веллера высший бал при оценке. Он произнес это, продолжая цепко, будто постепенно обнажая пленницу, рассматривать ее, а затем неожиданно для всех сурово спросил: — Похищение бригаденфюрера Вайса — работа вашей разведгруппы? Либо боитесь держать ответ за содеянное?..
— Нет! Имею намерения заставить обергруппенфюрера и в дальнейшем размышлять над случившимся ЧП, — охотно отозвалась Коврова, смотря на синевато-лиловое пятно, портившее холеное, симпатичное лицо хозяина кабинета. — Нет! — повторила она. — Разведгруппа, в которой я состояла, к этой акции не причастна.
Веллер перевел свой потемневший, недоверчивый взгляд на начальника гестапо.
— По вашему виду, Крюгер, догадываюсь, что у вас совершенно пропал интерес к русской разведчице. Может быть, контрразведка по достоинству оценит ее появление у нас в качестве гостьи? — ограждаясь демократической вилкой вопроса, перепроверил себя обергруппенфюрер.
— Ценность показаний Ковровой, об этом вы осведомлены, обергруппенфюрер, сомнительна. Если вы разрешите, она будет передана оберштурмбанфюреру Эмилии Штальберг. Ей есть о чем побеседовать с нашей пленницей. И поэтому — казнить или миловать — ее забота.
— Не возражаю, думаю, что это будет правильно. Применительно к русскому определению скажу: у командующего работ — невпроворот. Поэтому времени лишнего не имею. Генри…
Штальберг приостановилась, посмотрела на Крюгера, кивнув ему головой, на Коврову и на открытую адъютантом командующего дверь:
— Группенфюрер! Я не решалась говорить вам, раздумывая, в каком ключе вы воспримите мое сообщение…
— Я не из тех, оберштурмбанфюрер, кто предает своих друзей. Тем более вас, Эмилия. Говорите все, что находите нужным, — заверил Штальберг Веллер. — Существует совершенно секретный приказ рейхсфюрера СС Гиммлера, завизированный Гитлером, о том, сопутствует или нет успех в баталии вверенной вам группы с русскими, «Феникс» покидает Восточный фронт и перенацеливается на Чехословакию. Точнее, через Прешев на Моравскую Остраву в помощь командующему группой «Центр» фельдмаршалу Шернеру. Лично фельдмаршал и имперский министр по делам протектората Чехии и Моравии доктор Франк надеются на стабилизацию обстановки и создание одновременно мощного плацдарма для спасения Рейха…
Веллер растроганно взял руку Штальберг и молча прижал ее к своим губам.
«Мерседес» Штальберг, покинув резиденцию командующего группой «Феникс» с Ковровой и двумя офицерами гестапо на заднем сидении автомашины, выехал на центральную улицу, именуемую проспектом кардинала Шептицкого. Здесь, дав волю своей фантазии, водитель вмиг домчал своих пассажиров до едва заметного поворота в проулок и остановил автомашину у двустворчатых, крашенных светло-зеленой краской металлических ворот. За кирпичной оградой высился двухэтажный каменный особняк, стороны которого были отделаны глазурной сине-голубой плиткой. Продолжительный сигнал автомобильной сирены — и створы ворот мягко отошли в стороны, исчезая заподлицо в боковых пазах.
В комнате нижнего этажа при входе приехавших встретил офицер общей охраны дома. Сколько таких сотрудников гестапо находилось в его многочисленных помещениях, никому, кроме самой хозяйки, не было известно. Всюду, куда ни обращался взгляд внутри особняка, стояла мягкая удобная мебель, висели ковры, картины в толстых позолоченных рамах, зеркала.
Приехавшие поднялись на второй этаж по деревянной лестнице, покрытой зеленой ковровой дорожкой. В сопровождении тех же, что и в машине, гестаповцев, Коврова оказалась в небольшой, без окон, размером четыре на три комнате неизвестного назначения. В этом, похожем на каменный мешок, помещении, стоял квадратный из ценных пород дерева стол, вокруг него — четыре полумягких стула, по полу — толстый, красивого рисунка персидский ковер. Стены до самого потолка были фанированы под ореховую древесину. На одной из них в золоченой багетовой раме висела картина — натюрморт на тему «охотничьи трофеи».