К неподвижно лежавшей среди лесных цветов с залитым кровью лицом и окровавленной грудью женщине стали подходить участвующие в погоне офицеры. Один из них, гориллообразный, поднял в тяжелом ошипованном сапоге ногу и с силой опустил ее на мертво откинутую в сторону руку Ковровой и, как гасят брошенный окурок, произвел движение ступней… Никакой реакции у поверженной не было. Шипы, разрывая ткани руки, не вызвали повторного кровотока.
Подошел Крюгер. Он продолжительно и пристально рассматривал распластанное перед ним тело, о чем-то напряженно раздумывая. Затем с хмурым лицом ушел прочь, к своей машине.
Ромашковая поляна опустела, и только тогда из-за кустов к павшей приблизились двое немецких солдат из войск СС: молодой и постарше, чем-то похожие друг на друга.
Молодой не раздумывая потянул на себя затвор «шмайссера» и направил его ствол в лицо лежавшей.
— Не стреляй! Сами под богом ходим… Если тебя вот так же добьют?..
— Приказ командира…
— Иди! Я как-нибудь сам, — продолжая свою мысль, сказал старший по возрасту молодому. И когда тот удалился к машинам, стоящим на дороге, полоснул короткой очередью застывшее серовато-синим пятном небо.
С тех пор след Ковровой для всех затерялся, будто слизанный соленой морской водой на пологом морском берегу…
…На душе как-то сразу стало тревожно, грустно. Чего опасался, то и впрямь произошло. Встреча с агентом С-42, фашистским разведчиком Отто Вебером состоялась. Отлично зная характер и способности Вебера, Черемушкин понял, что тот обязательно в его нынешнем положении попытается сразу же ухватить быка за рога, и тем самым взять реванш за свой давний, но громкий провал. Нет слов, Вебер, как разведчик экстра-класса, не лишен был дара аналитического мышления и считался в своем кругу, в известных инстанциях Рейха, удачливым, знающим свое дело агентом — разведчиком божьей милостью. И конечно, Вебер сейчас же, несмотря на пролетевший год с небольшим, распознал в появившемся перед ним гауптштурмфюрера СС командира взвода войсковой разведки из соединения генерала Чавчавадзе. По известным ему причинам он решил не посвящать стоящего рядом с ним оберштурмфюрера в свои личные, широко осмысленные намерения.
Раньше, до печального случая с Ковровой, Черемушкин не помышлял о встрече с опасным и коварным противником, но теперь, при новых обстоятельствах, она для него становилась просто необходимой.
Для Вебера не существовало тайны ареста Ковровой гестапо и, ее естественно, он не мог не знать дальнейшей судьбы. Что же касается назначенной с Еремеем Матвеевым встречи по ряду вопросов на Ратной, то она состоится, а рядом расположенный городской парк станет по-видимому некой мини-ареной без зрителей, на которой и произойдет для бывших сослуживцев короткое, но предельно ясное по исходу столкновение их личных интересов. Доля капитана Черемушкина, оказавшегося в чрезвычайно сложной ситуации, любой шум в преддверии комендантского часа, мог оказаться роковым. Причем, ни при каких обстоятельствах он не желал гибели противника. Логически так и должно было быть, но Вебер мыслил по-иному…
Бывший вражеский лазутчик в советской дивизии отреагировал на появление русского разведчика своеобразно. Во время короткой беседы с ним, а то, что она состоится, оберштурмбанфюрер СС был уверен на все сто, так как Черемушкину, как воздух для дыхания, необходима любая информация о своей радистке, он намеревался просто выстрелить в непрошеного гостя, стрельбой привлечь патруль, а там, в контрразведке, обстоятельно побеседовать, на тему, кто есть кто, если тот в состоянии будет говорить.
О судьбе же Ковровой Вебер знал понаслышке: убита при попытке к бегству на северной опушке чернолесья.
Он потерял Черемушкина, когда тот, перейдя дорогу, оказался в парке. Не спеша, расчетливо извлек из кобуры парабеллум, дослал в канал ствола патрон, заботливо поставил пистолет на предохранитель. При входе в парк осмотрелся: ни вблизи, ни вдали никого не было. Однако вдруг почувствовал себя неуютно. По асфальтированной дорожке пошел к павильонам детского аттракциона.
Черемушкин, как в незабытой им с детства игре в прятки, стоял у комнаты кривых зеркал, стараясь слиться с ее стенкой. Нервы чуть пощипывал приближающийся цокающий звук кованых сапог Вебера. Сердце уходило куда-то и вновь возвращалось на место. Он попробовал рукоять трости: острый и тонкий клинок послушно покидал ножны, а при обратном движении щелчком фиксировался в прежнем положении. Вскоре показалась знакомая голова в фуражке с высокой тульей. Глаза подходившего к комнате кривых зеркал были устремлены на левую по движению оконечность задней стенки павильона. Рука Вебера, подчиняясь внутреннему напряжению, извлекла из правого кармана френча и сжала в ладони «парабеллум».