– К вам было трудно добираться. Попала в самый час «пик».
– Сейчас уже все позади, – сказал Арсентьев. – Но будем беречь время. Ответьте не скрывая. Вы допускаете, что ценности взял сын?
Школьникова выпрямилась.
– Нет. Он не мог этого сделать.
– Тогда почему ваш муж ездил в общежитие, обвинил его в краже? Может, были основания?..
– Василий Николаевич не терпит моего сына, и тот платит тем же. Отсюда и подозрения. Я была против поездки. Он поступил неразумно…
– Не терпит? – удивленно спросил Арсентьев. – Он же знал, что у вас ребенок!
– До свадьбы мы об этом не задумывались. Уже потом, перед женитьбой, Василий Николаевич поставил условия. И я… – Глаза Школьниковой наполнились слезами.
– Мне бы не хотелось это обсуждать, – избегая резких слов, проговорил Арсентьев и перевел разговор в другое русло.
– Кто знал, где хранятся ценности?
– Никто.
– А из знакомых мужа?
– Тоже никто.
– Когда вы их видели в последний раз? Школьникова сосредоточенно посмотрела на свои ухоженные руки.
– Первого января. Я надевала серьги и кольца на Новый год.
– Почему вы решили, что кража совершена позавчера? – Арсентьев с нетерпением ждал ответа.
– Я этого не утверждаю. Позавчера я их просто не обнаружила.
– Мне бы хотелось знать более точную дату. Школьникова задумалась.
– В январе муж был в командировке. Возможно, в этот период. Я ведь днем на работе. В феврале десять дней болела гриппом. Это время полностью исключено. Из дома не уходила.
Зазвонил телефон. Арсентьев говорил сдержанно:
– Я в курсе дела. Помощи не нужно, – и вновь обратился к Школьниковой: – Извините. Больше ничего не вспомнили?
– Нет! – ответила она глухим голосом. – А вам не удалось напасть на след?
Арсентьев покачал головой. Школьникова сделала скорбное лицо.
– Прошу, не оставляйте меня с сомнениями. Ответьте всего лишь на один вопрос.
Арсентьев подумал, что Школьникову больше интересует розыск похищенных вещей. Неужели для нее они важнее судьбы сына? – и взглянул на нее. Она глаз не опустила.
Спросила напрямик:
– Скажите, что будет мне из-за нелепой истории с сыном? Все настроены против меня! Я ни от кого не вижу сочувствия.
Школьникова стала говорить о своей привязанности к нему, о своих переживаниях… И пожалуй, все это было непритворно. Но Арсентьев понимал, что для искренней любви одних слов мало. Он постарался заглушить желание высказать все, что думал о ней. И не потому, что был во власти докладной записки инспектора. И не оттого, что с парнем получилось нескладно. Понял, что Школьникова в первую очередь думала сейчас только о себе, не о сыне. Перехватив ее короткий взгляд, сказал подчеркнуто четко:
– Дело ведет следователь. Я уверен, вы заинтересованы в истине, в точном соблюдении закона. Не правда ли?
Когда она ушла, Арсентьев еще раз прочитал докладную и задумался. Было обидно за парня и за поступки взрослых. Обычно отношения между людьми бывают ровными, разумными. Но в определенных ситуациях они проявляются с особой силой, с потерей чувства меры. Говорят, родительские чувства безграничны. Но бывает родительская любовь, бывает родительская ненависть. Так получилось и у Школьниковых. Наверное, Оксана Артемьевна знала, что Сергей, похожий на отца, которому она отдала свое первое чувство, раздражал Василия Николаевича. А тот не понял, что мальчишке нужна не только материнская ласка, но и мужское воспитание. Разве женитьба на женщине с ребенком не порождает обязанности по отношению к нему? И Оксана Артемьевна не только жена, но и мать. Дав жизнь, не должна же она забывать великий закон материнства – быть матерью. Арсентьев вспомнил вопрос Школьниковой: «Что будет мне?..» И не стал осуждать себя за сухой, резковатый ответ: «Следствие начато. Но в независимости от результатов будут направлены письма о случившемся по месту вашей и вашего мужа работы. Это я гарантирую».
Его огорчила юношеская опрометчивость Сергея. В шестнадцать лет бывает много обид, обоснованных и необоснованных. Но покушаться на жизнь, когда жизни-то по-настоящему еще не было, – непростительное легкомыслие. Конечно, у парня сложились непростые обстоятельства. Но значило ли это, что нужно поступать так?..
В дверь кабинета Арсентьева стучали только посторонние. Он поднял голову и взглянул на часы. Было около восьми.
Не снимая искристую ондатровую шапку, Школьников порывисто подошел к столу. Он был взволнован. Арсентьев вопросительно поднял голову.
– Слушаю вас, – сказал он, закрывая папку с бумагами.
– Мне бы хотелось послушать вас! – атакующим тоном начал Школьников.
– Я не вызывал…
– Я счел полезным для нас обоих прийти самому. Советую, не делайте опрометчивых шагов, – сказал Школьников и многозначительно посмотрел на Арсентьева.
Арсентьев выпрямился в кресле, давая понять, что готов слушать внимательно.
– Что вы знаете о моих шагах? – спросил он, чувствуя, что Школьников пришел неспроста.
– Я знаю, о чем говорю. Вы намерены направить письмо моему руководству о недоразумении с приемным сыном. Не делайте этого.
– Почему же? Речь идет не о недоразумении, а о более серьезных фактах!
– Не усложняйте! Ваше намерение с точки зрения нравственности аморально. Это вторжение в чужую жизнь.
– Но вы же вторглись…
– Молодежь полна эмоций. И это не причина портить жизнь их родителям. Сейчас решается вопрос о моем назначении…
– Тем более! Писать самое время, – сказал Арсентьев.
– Вольному воля! Но, как говорится, долг всегда платежом красен, – зло бросил Школьников.
Арсентьеву удалось справиться с раздражением.
– Уж не намерены ли написать жалобу на меня?
– Это вопрос или просьба? – по-деловому спросил Школьников. – Лично я не сторонник нервотрепки… Я, со своей стороны, гарантирую… Но не беспокойте и мое руководство ненужными письмами. Они производят сильное впечатление, – попытался пошутить он. – Родители оказываются в идиотском положении: воспитанием детей не занимаются, не понимают задач подрастающего поколения, не готовят полноценных граждан страны, растят пьяниц, тунеядцев, – такие ведь у нас формулировки? А кто желает зла своему ребенку? Даже закоренелый преступник не желает вырастить себе подобного.
– Вы с такими письмами знакомы? – серьезно спросил Арсентьев.
– В каком смысле? Впрочем, приходилось обсуждать!
– И что же?
Школьников не уловил подвоха в вопросе.
– Реагировал строго, принципиально!
– Не сомневаюсь! Не себя же, других критиковали, – Арсентьев не смог скрыть некоторой иронии.
Школьников покраснел от досады.
– Вы убедили меня в правильности моего решения. Я напишу на вас куда следует. Вы хозяин лишь в этом кабинете, но есть и другие. Поэтому умерьте свой пыл. Мне искренне жаль вас, – жестко ухмыльнувшись, он поспешно встал и, не попрощавшись, направился к двери.
«Ну и начальник, – с досадой подумал Арсентьев. – Хотя чему удивляться? Должность не всякому прибавляет воспитанности и ума…»
ГЛАВА 7
Гурам на Центральном рынке купил охапку роз. В такси подумал: «Не много ли?» Но решил, что лучше больше, чем меньше.
Виктория, приветливо улыбаясь, встретила его в коридоре. Без видимой причины задержала у вешалки и лишь через минуту-две пригласила в комнату. Гурам сразу же почувствовал себя обескураженным. За столом без пиджака сидел Робик. Он был лет на пять старше Гурама и своей хорошей фигурой, умным лицом производил приятное впечатление.
«Какого черта его принесло сюда?» – Гурам был расстроен, но радушной улыбкой скрыл досаду. Справившись с собой, он, широко распахнув руки для объятий, двинулся навстречу. Гурама покоробила манера Робика протягивать ладонь тыльной стороной: дескать, я тебе ее протягиваю, а ты пожимай. Тот и вправду вел себя высокомерно.