– Я быстро вернусь к своим привычкам лежебоки. Думаю, у меня это все сейчас от перемены обстановки.
– Определенно, буду ожидать с нетерпением.
Леди Хардкасл встала и направилась к выходу.
– Я поставила ваши ботинки для прогулок у передней двери, – сказала я.
– Ты чудо. – Она оглянулась. – Готова выйти через десять минут?
Десять минут спустя мы действительно были почти готовы выйти. Почти.
– Послушай, Фло, не будешь ли ты столь любезна, чтобы заглянуть ради меня в оранжерею? – попросила хозяйка. – Я хотела бы взять кое-какие рисовальные принадлежности. Сумка где-то там.
Леди Хардкасл была заядлой любительницей рисования. Она держала карандаши и блокнот для эскизов в холщовой сумке, всегда собранной и готовой к любым приключениям. Только собранной, если говорить правду. На самом деле сумка никогда не была готова к приключениям, поскольку владелица никогда не помнила, где ее оставила.
Я воспользовалась этой возможностью, чтобы посмотреть, что она сделала со своей оранжереей. Ее непрестанное рисование было лишь одним симптомом невероятной одержимости визуальным искусством. Когда мы жили в Лондоне, леди Хардкасл познакомилась с новым восхитительным миром кинематографа. Она познакомилась с работами нескольких экспериментальных авторов этого направления. Особенно ее увлекли изыски Жоржа Мельеса[2], который использовал различные техники, чтобы производить магические эффекты.
Она была настолько захвачена всем этим, что со своим обычным усердием бросилась изучать искусство и науку «живых картинок». Ее воображение породило бурный поток идей, и леди Хардкасл начала экспериментировать, создавая собственные фильмы. Когда мы собрались перебраться в Глостершир, одним из ее главных требований к нашему новому дому было наличие большого, хорошо освещенного пространства, где она могла бы разместить оборудование. Оранжерея в этом смысле подходила идеально.
Мне потребовалось несколько минут энергичных поисков, чтобы среди загадочных приспособлений обнаружить холщовую сумку для эскизов. В итоге я обнаружила ее под грудой миниатюрной одежды и каких-то непонятных конструкций, по виду напоминающих манекены животных. Интересно, можно так сказать: манекены животных?
Обдумывая этот животрепещущий вопрос, я заперла оранжерею и вернулась в дом.
От ворот мы повернули направо, в противоположную сторону от деревни, и направились в поля. Сельских красот я насмотрелась еще ребенком, когда мы путешествовали с одного конца острова на другой. Мы всегда останавливались неподалеку от городков и деревень, хотя любому природному горожанину – и мне тоже – сельская местность всегда казалась чем-то таким, что приходится проходить на пути от одного оазиса цивилизации к другому. Если взирать на нее из железнодорожного вагона, британская сельская местность выглядит великолепно, но у меня никогда не возникало сильного желания жить там. Ведь нет ни библиотек, ни музеев – только коровы, овцы и тысячи неизвестных деревьев.
Я немало путешествовала с леди Хардкасл, но многие уголки моей собственной родины оставались для меня неизведанными. Так что простой факт поворота направо, в сторону от домов и магазинчиков, представлялся приключением не меньшим, чем путешествие в сердце Китая. Ряды кустарников и живых изгородей кишели жизнью, когда мы проходили мимо них, воздух звенел птичьими трелями и был напоен запахом… Меня всегда поражает, когда несколько странноватые люди жалуются на запахи города – дым, отходы, фабрики, пивоварни, – тогда как в деревне, по их словам, стоит аромат райского сада. Если именно такой аромат предпочитают в райском саду, то, полагаю, мне следует поразмыслить, что бы такое сделать, чтобы отыскать для моей бессмертной души респиратор.
Когда мы обогнули излучину, леди Хардкасл решила, что нам следует покинуть тропинку и направиться через поле.
На другой стороне огромного поля я заметила фермера, который выгонял стадо коров из других ворот и гнал их к расположенным в отдалении фермерским постройкам, возможно, на дойку. Внезапно он заметил нас и несколько мгновений не мог принять никакого решения, а потом бросил своих коров и направился к нам.
Коровы, недовольные таким вмешательством в их обычный распорядок, тут же принялись недовольно мычать. Некоторые из них медленно направились к их обычному утреннему месту назначения, ведомые, очевидно, обещанием освободить их от молока. Другие, оставшись без руководства, растерянно бродили вокруг. Я никогда не выдавала эту информацию леди Хардкасл, но вообще-то я боюсь коров. Так что оставалось только радоваться, что они остаются на безопасном расстоянии и, похоже, идут прочь от нас.
2