Порой мне кажется, что Бог сталкивает нас с людьми, иногда совсем не схожими с нами, для того, чтобы мы научились стирать границы. Научившись хоть раз, мы понимаем, что нет в нас различий, а если и есть, то это лишь к добру. Я провел ладонью по запотевшему стеклу. Почему-то мы часто проходим мимо тех, с кем сталкивает нас он. Не задерживаемся, словно боимся потерять частичку свободы. Но вот я без нее, я вовсе не свободен, но и никого не вижу рядом. Почему-то Бог сам отбирает у нас тех, с кем мы нашли связь, и терять оную уж очень не хочется. Я не знаю, продержится ли она еще хоть пару лет, ведь в расстоянии на ветру и под снегом она истирается в пыль. Только и это чему-то учит нас. Чему-то важному и сложному, что понять возможно лишь по прошествии многих лет.
Когда я думаю о людях, и боюсь, что те позабыли обо мне, я явно чувствую, что могу и не существовать вовсе, что я просто выдумал себя, а заодно и тех, кто любил бы меня и помнил. Наверное, так и есть. Если все вокруг забудут меня, я лопну как мыльный пузырь.
А дождь все бил и бил по стеклам, и хоть делал он это нежно и тихо, те все равно дребезжали. Словно сквозь них холод дул на меня, кожа, особенно на щеках и кончике носа, приятно свежела, а в глазах застряли проклятые слезы. И ни туда ни сюда. Просидев так возле недоступной мне стихии с полчаса, я резко встал и, проходя в кухню мимо прихожей, вдруг остановился. Там, на столике, среди всякой мелочи, нужной и ненужной, уже несколько дней незамеченный мною валялся крошечный клочок бумажки. Только теперь я понял наверняка, что случаи бывают всякие. Мне необходимо было увидеть ее, чье имя уже, признаться, позабыл.
* * *Со мной давно такого не случалось. Я оставил в нескольких месяцах позади это трепетно романтическое чувство. Когда ходишь, а кажется, что летишь. Вот и теперь я не шел, а летел к месту назначенной встречи, задыхаясь от приятной боли, от наслаждения, припудренного горьким.
Час назад дождь примолк. Я достал из шкафа черное пальто, или лучше сказать, полупальто, теплое и дорогое. Самое дорогое, что можно отыскать в моем почти пустом шкафу. Цветом чернее ночи. Осенние ботинки, скорее туфли, с длинным носом, из тонкой черной кожи и с тонкой подошвой — я начистил их так, что те блестели, ослепляя глаза. Но прикасаться к ним казалось опасным, потому я отставил их в сторону и любовался краешком взгляда, отглаживая стрелку на брюках, тоже черных. Порывшись в комоде, облазив все полки шкафа, я обнаружил, что и рубашка, еще ни разу ненадеванная, а потому чистая, была иссиня черного цвета. Отбросив всякие суеверия, я нацепил все это на себя и встал перед большим зеркалом. Не глядя в глаза, я оценил наряд. Весь в черном, я всегда находил в себе восточные черты. Зато голубые глаза становились ярче и пронзительней, только теперь я совсем не гляделся в них. Не припомню, чтобы хоть раз в жизни я наряжался с таким энтузиазмом.
На столике в прихожей меня дожидался черный зонтик, но, проходя мимо и открывая скрипучий замок, я забыл захватить его. Только когда дверь с грохотом захлопнулась за спиной, он всплыл в моей памяти мокрым холодным дождем. Но возвращаться — плохая примета. Совсем избирательно я верю в них, или кто-то другой совершает этот странный выбор…
Воздух, заполнивший улицу, погладил мои щеки удивительно теплым ветром, и я поспешил обрадоваться. Пройдя совсем чуть-чуть, я ощутил, как тот схватился за мои бока и уши колючим холодком. И даже пальто не спасало меня, но ведь и не в погоде тут дело. Дождь тихо и вяло капал по лужам, кажется, вовсе меня не задевая. Мне некогда было обращать внимания на всю эту ерунду, я опаздывал, как девушка, забывшая о времени, прихорашиваясь и теребя душу.
Присел на скамейку, третью по счету от входа в парк, в левом ряду, возле большого дуба. Именно тут я должен был появиться еще десять минут назад. Запыхавшийся, я достал из кармана телефон, посмотрел время — все верно, я чуть опоздал, но всего на пару минут. Ее еще не было, она так же неточна. С облегчением выдохнул и, пытаясь выровнять дыхание, принялся всматриваться в прохожих, появляющихся то и дело в арке, служившей входом в парк.
Их было не так много. Мужчина, в темной куртке с пакетом в руке, шагал размеренно и прямо, выпятив пузо. Рядом с ним смешной мальчишка лет десяти пробежал по лужам, с рюкзаком на одном плече, в теплой кепке набекрень, и мужчина неслышно сматерился, когда тот прошлепал мимо, едва не забрызгав ему брюки. Дождь прекратился. Я поднял к серому небу глаза — там птица, взъерошенная от холода, стремглав неслась к голому дереву. Куцые грязные облака обрывками нависали над домами. Сквозь них щуплые лучи уставшего тусклого солнца пробивались к земле, к прохожим, ко мне… Но кто-то не пускал их. Вдруг с макушки неба, с самой светлой и высокой его точки, где почти неслышно отсвечивало желтым, посыпались огромные белые хлопья, и я все смотрел и смотрел туда, не отрываясь… Только когда первая снежинка коснулась моего жаркого лица, я вновь взглянул в арку. И там я увидел девушку.