— На работе… — проговорил он как-то невнятно, и его лицо исказила горькая улыбка. — Почему ты интересуешься? Тебе не все равно?
— Послушай, Плюха, мне действительно все равно. Но сейчас я почему-то думаю, что тебе не терпится рассказать. Как там наш шеф, уже лезет в петлю или еще надеется выжить?
— В петлю… — испуганно повторил он за мной. — Нет, в петлю он не лезет, почему он должен лезть в петлю?..
— Не бери в голову, Плюха, я просто пошутил, — у меня создалось скверное впечатление: верно, дела идут настолько плохо, что бедный малый уже ничего не смыслит. Его язык заплетается, глаза беспокойны, вот только разве что руки не дрожат. Он плохо выглядит. Нет, нельзя так зависеть от работы — да катись она к чертям, тебе-то что?
— Послушай, Плюха, — через минуту добавил я, — ты не хочешь уволиться?
— Я уже уволился. Только что, — сказал он, глядя в сторону.
— Да ну! — я премного удивился. Плюха как никто уважал начальника, и даже, что само по себе немыслимо, любил любезничать с клиентами. Он, кажется, свято верил в страховое дело, нисколько не страшась нагрянувших на нас трудностей. Сегодня, я вижу, и он поплыл — да уж, запах гниющего предприятия неприятен и гонит даже самых преданных работников.
— Да. Уволился, — он постоянно оглядывался, будто искал кого-то, — если так можно выразиться… Попросту, я бросил работу, как-нибудь потом заберу трудовую…
— И что теперь будешь делать? — сказал я, но мне это было вовсе не интересно. Мне показалось странным его поведение. Он всегда был спокоен, беспечен, весел. Он был единственным, кто порой скрашивал мои серые будни, с кем можно было поболтать о всякой ерунде, и день тогда проходил быстрее. Плюхе было всего двадцать три, и мне необъяснимым казался его беспричинный рабочий энтузиазм в столь скорбном месте. Радовало то, что это не мешало моему основательному безделью.
— Не знаю, — сказал он и вдруг протянул мне свой сверток. — Вот, можешь пока подержать это у себя?
— Что? — не понял я.
— Можешь подержать это пока у себя?
— Надолго?
— Несколько дней, — быстро проговорил он, всунул мне в руки сверток и приготовился уже уходить.
Я совершенно остолбенел от непонятности происходящего. Может, потому он так легко всучил мне этот чертов сверток и без труда ускользнул от весьма законных вопросов. Я очнулся, когда его спина уже едва виднелась среди толпы. Пощупав со всех сторон бумажный пакет, я распознал в нем что-то твердое, но обернутое в мягкое. Нетрудно догадаться, что то была ткань. Меня вдруг стало распирать любопытство, но тут, на виду у всех, под открытым небом, я не рискнул раскрыть пакет. Я зажал его подмышкой, огляделся по сторонам и увидел неподалеку маленькую подвальную кафешку, где наверняка в такое утро было мало народа. Я поспешил туда.
* * *В кафе хозяйничала громкая музыка. В разных углах на маленьких диванчиках сидели люди небольшими компаниями, смеялись и пили кофе. За стойкой скучал бармен. Я огляделся и в углу нашел нужную мне букву «М». Направившись туда, я вряд ли заставил кого-то обратить на себя внимание. По себе знаю — когда ритм гулко бьет по голове, внимание рассеивается, а мысли сжимаются в центре ошарашенного мозга. Сегодня в некоторых кафе злоупотребляют децибелами, и это меня всегда раздражало.
В туалете по кафельным стенкам все так же тарабанила музыка. Я забрался в одну из кабинок, где пахло наиболее незаметно, и присев на краешек унитаза, проверив предварительно его чистоту, запустил руку в сверток. Как нелепо было мое положение! Как странно я превращался в человека, хранящего страшную тайну, по мере того, как мои пальцы все отчетливее нащупывали в пакете еще теплый, смазанный маслом, большой и еще никогда не бывавший в моих руках пистолет. Я вытащил его наружу.
— Неплохо… — прошептал я.
Пистолет, старый, возможно, еще видавший немцев, смотрел на меня пустым черным дулом. Не разбираюсь в оружии, но даже дурак узнает револьвер. Когда-то было жутко полезно для собственной чести поиграть со смертью в рулетку. Будто только избежав ее, подпустив при этом ближе некуда, возможно зауважать себя, как никогда раньше. Мне стало смешно от моих размышлений. Я и не думал о таком сумасбродстве, но смертельный металл как-то особенно ощущался на кончиках пальцев.
Я вертел в руках тяжелый револьвер и думал, каким таким интересным способом он мог попасть к Плюхе. Он так тих и неприметен, что и не заподозришь в нем преступника, но впрочем, как раз такие и оказываются самыми отчаянными головорезами. Не думаю, правда, что Плюха способен на что-то эдакое, нет, скорей револьвер достался ему по воле случая, а он настолько перепугался, что при первой же возможности сунул его другому. Вот только что за случай?