Коммунисты-подпольщики тоже прилагали немалые усилия, в результате чего сложилась, наконец, единая военная организация сопротивления, возглавляемая специальным штабом. Она состояла из нескольких групп офицеров-патриотов.
В тот вечер Салаи отправился на квартиру Тартшаи, жившего на проспекте Андраши. Поскольку занятия «хорового кружка» до сих пор не привлекали к себе внимания, видимо, бдительность его членов несколько притупилась. Короче говоря, поздно вечером я, как обычно, пришел на «спевку» к Салаи, который жил неподалеку от меня. Дверь мне открыла заплаканная жена Салаи. Я не на шутку встревожился. Женщина не только не выпроводила меня, хотя и опасалась слежки, но и втащила в переднюю и заперла входную дверь. Не проронив ни слова, она провела меня в глубь квартиры и только там, убежденная, что нас никто не слышит, сказала:
— Шандора арестовали.
Стараясь сохранять спокойствие, я спросил:
— Откуда вам это известно?
— Он не вернулся домой, А недавно кто-то позвонил и сообщил, что Шандор находится в военной прокуратуре на проспекте Маргит, сидит в предвариловке.
— Голос был вам знаком?
Она молча покачала головой.
— Где документы, важные бумаги? Дома или в типографии?
— Здесь, где он их и оставил. С обыском пока еще не приходили.
У меня блеснула мысль немедленно уничтожить улики, спасти все, что можно.
На минуту я оцепенел: а может быть, уже поздно? Дом, видимо, находится под наблюдением, типография тоже… К счастью, молодость отважна, ей свойственно недооценивать опасность. Минутная растерянность сменилась жаждой деятельности.
Супруги Салаи имели немалый опыт в конспирации. Все документы, списки, адреса, представлявшие опасность для существования организации, были собраны и упакованы в один пакет, который я и положил к себе в портфель, чтобы унести домой.
Но это, разумеется, было довольно слабым утешением, так как в нашей небольшой импровизированной типографии оставались пачки бланков удостоверений участников движения Сопротивления с подписью: «Венгерский комитет национального освобождения». Кроме того, не было никакой гарантии, что ниточка расследования не выведет шпиков и на меня. Нужно было срочно придумать что-нибудь более надежное.
Вот тут-то в первый раз я извлек пользу из круглосуточного дежурства моих бойскаутов, которое мы установили на квартире у родителей Габора Витеза.
По моему вызову ребята появились очень быстро. Для соблюдения правил конспирации не было ни времени, ни условий, если не считать того, что я постоянно держал под наблюдением улицу и переулок, ведущие к типографии на улице Кендер. Приходилось идти на риск, но иного выхода у нас не было.
Уверен, что некоторые читатели поставят мне это в упрек. В самом деле, имел ли я моральное право подвергать опасности подростков, едва достигших пятнадцати лет? Тем более что я отлично знал: попади они в руки нилашистов, юный возраст не спасет их от расправы.
Так или иначе, улики в типографии требовалось уничтожить. Это было необходимо сделать ради и арестованных товарищей, и тех, кто еще находился на свободе. Того требовали интересы нашего общего дела. Кроме того, таких верных и быстрых помощников, как бойскауты, я не смог бы найти. Да и можно ли было придумать более надежное место для того, чтобы спрятать все печатные материалы и бланки, вынесенные нами из типографии, чем школьные ранцы этих мальчишек?!
Возможно, это был безответственный поступок с моей стороны? По сей день не могу ответить на этот вопрос. Правда, с головы ребят не упало ни единого волоса ни тогда, ни позже. Но ведь могло случиться и иначе…
Работали мы с утроенной энергией, и типография быстро опустела. А через четверть часа после нашего ухода туда нагрянули агенты полиции и перевернули все вверх дном.
Мы же ломали себе голову над тем, что делать с этими очень опасными бумагами, которые мы спасли. Правда, теперь опасность грозила мне одному — я не мог больше подвергать риску ребят и их родителей. Вероятно, с точки зрения опытного подпольщика, я тогда допустил серьезную ошибку, решив весь запас листовок и бланков отнести на квартиру к моему приятелю Золтану Сепеши.