Возникла на нашем пути и еще одна девушка (ей нас представила Жанна) — на вид сама невинность, но коварная, как змея. Зацикленная на преданиях о принцессе Покахонтас, она причудливо (а на мой вкус — просто нелепо) одевалась. Уроженка столицы, она была любовницей знаменитого поэта-сюрреалиста — факт, о котором нам довелось узнать много позднее.
Вскоре после знакомства мы столкнулись с ней при весьма странных обстоятельствах: застав ее разгуливающей в полном одиночестве вдоль линии оборонных укреплений. Иными словами, в месте мало подходящем — и даже не на шутку подозрительном — для прогулок в ночные часы. С какой-то непонятной рассеянностью ответила она на наше приветствие. Казалось, она узнает наши лица, но начисто забыла, где и когда мы познакомились. И непохоже было, чтобы это ее сколько-нибудь занимало. Судя по всему, наше общество значило для нее ни больше ни меньше, нежели общество любого, кому случилось бы оказаться рядом. Она не сделала попытки завязать с нами разговор; напротив, речь ее больше напоминала монолог, течение которого мы ненароком прервали. Впрочем, Карл — дока по части всяких отклонений от нормы — скоро сумел найти к ней подобающий подход. Выбравшись из небезопасной зоны, мы незаметно эскортировали ее в сторону нашего обиталища, а потом и вверх по лестнице. Она двигалась как сомнамбула: не спрашивая, куда мы держим путь и что вообще делаем. Войдя в комнату, уселась на диван как у себя дома. Тоном, каким обращаются к официанту в кафе, осведомилась, не найдется ли для нее чашки чая и сэндвича. Затем точно таким же невозмутимым, ровным голосом спросила, сколько мы ей заплатим, если она останется с нами на ночь. Добавив как нечто само собою разумеющееся, что ей нужно двести франков, каковые утром предстоит внести в уплату за квартиру. Разумеется, две сотни франков — деньги немалые, с той же бесстрастной интонацией оговорилась она, но ничего не поделаешь: ей необходима именно эта сумма. Впору было заключить, что она перечисляет, чем следует заполнить буфетную полку: «Вам, де, понадобятся яйца, масло, хлеб, может быть, чуточку джема». И вот — нате вам, без пафоса, без эмоций: — Любым способом: сверху, сзади, в рот — как пожелаете, меня все устраивает, — заявила она, отхлебывая чай с видом герцогини на благотворительной ярмарке. — Между прочим, у меня еще крепкая и красивая грудь, — продолжала наша посетительница, расстегнув блузку и демонстрируя соблазнительное полушарие. — В Париже полно мужчин, готовых расстаться с тысячью франков, лишь бы со мной переспать, только мне лень их выискивать. Короче, моя такса двести франков, ни больше ни меньше. — Взглянув на книгу, лежащую рядом на столе, она минуту помолчала, потом заговорила тем же бесстрастным тоном: — Я тоже пишу стихи, я их вам покажу. Возможно, они получше этих. — И кивнула в сторону томика, который удостоила лишь беглым взглядом.
Услышав это. Карл, стоявший в дверях, начал судорожно объяснять мне знаками, что у нашей гостьи не все дома. Девушка, рывшаяся в сумке в поисках своих стихов, внезапно подняла глаза и, поймав его полный замешательства взгляд, без тени смущения, спокойно и хладнокровно констатировала, что мой приятель не в своем уме. — У вас есть биде? — спросила она, не меняя интонации. — Я взяла с собой одно стихотворение; прочту вам чуть попозже. В нем воссоздан сон, который приснился мне на днях. — С этими словами она встала и не спеша сняла блузку и юбку. — Скажи своему другу, чтоб был готов, — обратилась она ко мне, выдергивая заколку из волос. — Я начну с него.
Тут Карл невольно вздрогнул. Судя по всему, ее манера себя вести путала его все больше и больше; в то же время он с трудом сдерживался, чтобы не разразиться гомерическим хохотом.
— Подожди минутку, — проговорил он. — Сначала выпей, потом вымоешься. Глоток не помешает. — Он проворно извлек из буфета бутылку и налил ей полный стакан. Она опорожнила его залпом, точно стакан воды.
— Сними с меня туфли и чулки, — распорядилась она, облокотившись о стену и протягивая стакан за новой порцией. — Се vin est une saloperie,[13] — добавила она тем же невозмутимым тоном, — но я к нему привыкла. Надеюсь, у вас наберется две сотни франков? Мне нужно ровно двести. Не сто семьдесят пять и не сто восемьдесят. Дай-ка руку… — Она завладела рукой Карла, безуспешно боровшегося с ее подвязкой, и возложила ее на густую поросль между ног. — Находятся дураки, предлагающие пять тысяч, ни больше ни меньше, только за то, чтобы потрогать это место. Ну, мужчины, что с них возьмешь… А ты можешь сделать это бесплатно. Ну-ка, плесни мне еще. Оно не такое противное, если глотнуть побольше. Который час?
Не успела она скрыться за дверью ванной, как Карл преобразился. Он хохотал как одержимый, хохотал и не мог остановиться. Все дело заключалось в том, что он был до смерти напуган и не мог этого скрыть.
— Пожалуй, воздержусь, — сказал он. — А то еще откусит, чего доброго… Слушай, давай-ка уберем ее отсюда. Дам ей пятьдесят франков и посажу в такси.
— Вряд ли она так легко отпустит тебя на покаяние, — заметил я, наслаждаясь его растерянностью. — У нее дело на уме. К тому же, если она действительно не в себе, может, она и не вспомнит о деньгах.
— Ей-богу, Джо, а ведь это мысль! — отозвался он, вмиг оживившись. — Мне это как-то не пришло в голову. У тебя законченно криминальный склад ума. Только слушай: не оставляй меня с ней наедине. Просто поглядывай в нашу сторону — ей же все до лампочки. Ей впору и с кобелем трахнуться, стоит только попросить. Лунатичка.
Я облачился в пижаму и залез в постель. Однако время шло, а она никак не появлялась из ванной. Мы оба забеспокоились.
— Сходи узнай, что там с ней, — сказал я Карлу.
— Сам сходи, — отозвался он. — Я ее боюсь. Поднявшись, я постучал в дверь ванной.
— Войдите, — отозвалась она тем же ровным, невыразительным голосом.
Я открыл дверь. Раздетая донага, она стояла ко мне спиной. Запечатлевая губной помадой на стене очередной из своих шедевров.
Мне не оставалось ничего другого, как призвать на помощь Карла.