Несколько кулеров вертятся внутри открытого корпуса компьютера, горит оранжевая лампочка оперативки, чуть вибрируют шлейфы и провода питания. Молча, не завершив ни одной задачи, она решительно жмёт кнопку на сетевом фильтре, обрубая питание. Компьютер затихает, шум в жёстких дисках исчезает, а через секунду останавливается кулер на процессоре.
В эту секунду в комнату вбегает пёс, и начинает на неё бросаться, а также покусывать за штанину. Она берёт с дивана большую искусанную кожаную перчатку с вывернутой наружу подкладкой и бросает её вперёд с закрутом влево, надеясь, что она перелетит за дверцу. Пёс мгновенно реагирует, бросает терзать штанину и бежит за перчаткой с громким фырканьем. Она медленно следует за ним, по дороге осматриваясь, нет ли где поблизости ещё его игрушек. А! Вот, за дверью в тёмном углу лежит резиновая игрушка-пищалка, которую он при всём желании не сможет разгрызть.
Мопс, с присущей ему игривостью, набрасывается на перчатку, пытаясь поддеть её своей плоской мордой, одновременно поглядывая на хозяйку. Та делает резкое движение, пёс хватает перчатку и бросается наутёк, наворачивая по квартире круги с перчаткой в зубах.
Пока он бегает, она идёт на кухню. По полу тянет свежим прохладным воздухом, она чувствует это через тонкие серые носки; тапочки она из принципа не носит, считая это роскошью и предметом обихода интеллигенции. На кухне стоит недопитый чай, давно уже остывший и покрывшийся тонкой блестящей плёнкой. Кто-то давно говорил ей, что чай можно пить только несколько часов после его заварки, а после этого времени в нём накапливается что-то ядовитое. Она никогда этому не верила, посему села пить чай, поставив перед собой новенькую блестящую сахарницу с полироваными до зеркального блеска боками.
Из коридора с игрушкой в зубах выбежал пёс, подбежал к хозяйке и запрыгнул ей на колени.
– Нет, подожди, – сказал она ему, глядя в глаза, – сначала я допью.
Она хотела пить размеренно, медленно, не торопясь, но не смогла. Доверчивые и преданные глаза мопса заставили её немного ускорить приём жидкости. Как только она чуть приподнялась над стулом, пёс шустро спрыгнул на пол и стал бегать вокруг, возбуждённо притаптывая когтями. На кухонном полу лежал линолеум, в детстве прожжённый её в нескольких местах спичками.
Она поднялась, отодвинула чашку и сахарницу в сторону, и быстрой походкой пошла к вешалке. Там в потёмках она стала шарить рукой по стене около двери, выискивая выключатель с двумя кнопками, одна из которых ничего не включала, да и висела, впрочем, только для симметрии. Позади неё висело большое зеркало в полный человеческий рост с красивым металлическим обрамлением в виде замысловатых узоров из шишек, гирлянд и ёлочных ветвей.
Когда она залезла в одежду, и оставалось только нацепить шапку, она вдруг заметила в этом зеркале своё отражение – отражение девушки с растрёпанными волосами. Чуть приподняв руку, чтобы пёс подождал, она пошла в ванную комнату, где быстренько причесалась и умылась ледяной водой. Ванная комната была заставлена различными тюбиками, флакончиками и прочим; большинство из этого изобилия принадлежало маме, ещё немного – папе, и уж совсем чуть – ей. Хотя она периодически использовала мамину косметику, но только так, чтобы та ни о чём не догадывалась.
Щелчок ключа в замочной скважине, и вот они уже вышли в коридор, она жмёт кнопку лифта. Лифт внизу громыхнул два раза, а вслед за ним послышался удар двери, ведущей на лестничную клетку. Она повернула голову налево, туда, откуда вдруг послышалось сопение и что-то похожее на речь. В метре от неё находились двое мужчин неопределённой национальности и возраста: все в лохмотьях, лица заросшие и обветренные.
Первый ударом ноги впечатал маленького мопса в стену, тот даже не успел взвизгнуть, а второй одним быстрым движением вынул из кармана заточку и воткнул её ей в грудь по рукоятку. Она хотела закричать от боли и неожиданности, из горла вырвался сдавленный хрип, ноги подкосились, и она упала на холодный бетонный пол. Первый тут же наклонился и стал шарить у неё по карманам, и вскоре обнаружил ключи от дома. При этом он радостно вскрикнул и побежал открывать дверь. Второй всё это время стоял молча, пристально глядя ей в глаза; при вскрике своего товарища он очнулся, врезал ей в живот ногой и пошёл за первым.
Она лежала молча, отрывисто вдыхая и выдыхая воздух, успевший пропитаться запахом крови. Боли больше не было, и не было больше страха. От того места, куда был воткнут нож, по всему телу разливалось тепло и успокоение. Она видела, как эти двое быстро ходят мимо неё, вынося из квартиры аппаратуру и ценности, видела, но не могла позвать на помощь, да уже и не хотела. Наступало успокоение. Рядом лежал пёс, уже успокоившийся навсегда, ему не было дано ощутить то, что ощущала сейчас она.
А потом они вернулись, закрыли дверь и положили ей обратно в карман ключи, предварительно обтерев их об её же куртку. После чего они стали бить её ногами в грудь и по голове. Но ей не было больно, не было страшно, ей было хорошо, она думала о чём-то хорошем, о чём-то таком, чего не могла уловить. Перед ней появилось лицо мамы, оно улыбалось, потом стали появляться лица папы, дяди, недавно умершей бабушки, появилась вся родня. И каждый улыбался и говорил что-то доброе, радостное, и на лице её появилась улыбка. А потом она закрыла глаза. И всё стихло.
Глава 5