В сторожке Алтынов прошел к телефону с намерением поговорить с предриком насчет будущего Малиновки, но дед Макар предупредил:
— Не калякает. Опять где-нибудь порыв. У них так, расшиби их в тыщу.
Алтынов устало сел. Было сонно, лишь тревожно жужжала и тыкалась в стекло оса. Макар растворил окно.
— Лети и больше не лезь, куда не просят.
— Не закрывай, — попросил Алтынов, чувствуя, как меркнет духота в сторожке. — Ты как, если я здесь заночую, найдешь что постелить?
— В сенцах постель на сене улажу.
— Ладно. Ах, тишина какая!
Дед Макар понял по-своему:
— Кирпича нету, цементу нету, железа нету. Вот и тишина.
— Что-то душно, отец.
Вышел наружу, сел на берегу пруда под ветлу, долго сидел, глядя в тихую воду, хотя какая она тихая: в ней сновали, плавали вверх и вниз клопы, водолюбы, плавунцы, однажды высунул голову тритон, но, вероятно испугавшись Алтынова, вильнул хвостом и ушел в глубину. «Каждый свое справляет, — размышлял Алтынов про водяных жуков и клопов, — им легче: делай то, что природой тебе предназначено, а вот ты знаешь, что тебе делать, но не знаешь как».
Дед Макар кликнул, объявив, что телефон работает, но Алтынов не стал звонить.
17
День шел, шел и не думал кончаться. В Малиновку идти не было смысла, вторично встречаться с Прасковьей Антоновой не хотелось, да и считал встречу бесполезной; на стройке заминка — затор со строительными материалами, поэтому ни души, и дед Макар, как привязанный, мается по ферме.
«Пожалуй, пойду в летний лагерь», — наконец решил Алтынов. Томясь бездействием, он тешил себя призрачной мыслью: «Прослежу за отправкой молока, за порядком, проверю, когда пастухи пригонят стадо».
Пастухи пригнали стадо в обычное время, дойка шла, как и должна была идти. Ивана Ильича заинтересовало лишь одно, как Маша Антонова сразу доила четырьмя аппаратами. Но ни с Машей, ни с другими доярками побеседовать не удалось — стемнело быстро, и они, закончив дойку, заспешили домой.
Алтынов пристал к пастухам. Коровы на лежбищах шумно вздыхали, продолжая и во сне пережевывать жвачку. В конце пруда, во тьме густеющей, сонно вызванивали лягушки. По горизонту бродили тихие сполохи.
Пастухи сидели у костра и хлебали мясную похлебку. Алтынову тоже налили миску, и когда он приобщился к их полевому застолью, перестал чувствовать себя чужим. Старший пастух Матвей Аленин говорил, что последнее ненастье их выручило, в низинах и лощинах густо пошла трава, правда, на буграх и припеках она снова начинает краснеть и стареть, надо на буграх траву скоту скормить, пока она не зажескла.
— Ты, Степан, — продолжал Матвей, — без обиды будь тебе сказано, стадо водишь не так. Ты коров насилкой заставляешь идти туда, куда тебе хочется, они упрямятся, а раз так — про еду забывают. Ты паси, чтобы они за тобой шли спокойно, ты им подсказывай, как надо идти, подсказывай, но особо не понуждай и не давай в то же время шибко идти, то есть не гони гоном. Пока ты по траве стадо гоняешь, а не пасешь. Прок от этого не велик: скот не столько травы съест, сколь ее потопчет. Надо, чтобы коровы все подчистую брали. Взяли, переходи на другой участок, надо, чтобы трава через стадо шла. Понял? Тогда и надои поднимутся, и жалованье у тебя будет больше. А то зарядил одно: уйду. Уйти просто — ты нашу науку усвой.
— Мудреная она, эта наука. Я, бывало, думал: у пастуха дело не хитрое, — ответил Степан, старший пастух второго стада. — Бегай или стой с дубинкой — и вся наука. А оно — вон сколько загадок!
— Вот-вот, однако будем спать, — сказал Матвей, облизывая ложку.
Костя стелил себе наруже.
— Иван Ильич, пойдемте с нами в избушку, — пригласил Аленин, но Алтынов раззадорился на приволье Кости Миленкина.
— Я, пожалуй, с Костей лягу, если он…
— С удовольствием, — обрадовался Костя.
— На земле как бы простуду не схватили. Костя, он молодой, — возразил Аленин.
— На фронте как спали? Прямо в снег ложились, а сейчас вон какая теплынь.
В избушке скоро стихло. Алтынов лежал на дерюгах на спине и смотрел в небо. С утра было облачно, душно, к вечеру совсем разгулялось, небо вызвездилось. Сбоку, со стороны пруда, если выпростать руку из-под старенького одеяла, холодит: ложилась роса, светлая вода пруда скрылась под войлоком седого тумана.