– Никакой маски я не цеплял.
– Не цеплял? А ты на себя в зеркало погляди?
– Кончай базар, – властно вмешался Ангел. – Ты что, не видишь, что ли? Это ж не Тит. Или раньше не Тит был… Короче, не твой это Тит, и нечего с ним пустые ля-ля разводить.
– Как нечего? Как нечего? – всполошился Ильин. Горько ему было. Больно. Противно. – За что он меня ненавидит, за что, скажи, Ангел?
– А с чего ты взял, что он тебя ненавидит? Он, брат Ильин, себя ненавидит. Или, точнее, тебя в себе. Ты – его совесть, брат Ильин, которая исключительно нездорова и жмет его, давит, топчет. Плохо ему. Хуже, чем тебе. Помнишь песенку: «Плохо спится стукачам по ночам…»?
– Сложно это все для нас, убогих, – поприбеднялся Ильин. – «Он во мне», «Я в нем»… А попроще никак?
– А попроще – это твой дружбан Олег Николаевич. У него не совесть. У него – долг… Так что не тяни на Тита, а пожалей его. Он тебя всерьез жалел, отплати ему малостью. И заткнись на всякий пожарный…
Прав был Ангел. Стоило помолчать. И Ильин, как и велели, заткнулся.
Зато Олег Николаевич речь повел:
– Как вы понимаете, Иван Петрович, мы все собрались в этом отдаленном от центров мировой культуры месте не случайно, отнюдь, отнюдь. Как вы понимаете, Иван Петрович, мы все в той или иной степени причастны к вашей судьбе и нам всем небезразлично, как она завершится…
Тут Ангел опять влез:
– Атас, Ильин, судьба завершается! Никак расстреливать собрались?..
Но Ильин на Ангеловы инсинуации не реагировал, Ильин ждал продолжения речи Олега Николаевича, смутно все же надеясь, что она, речь то есть, выведет его, Ильина, к до сих пор темной сути происходящего. Сориентирует во времени и пространстве.
– Вот вы видите перед собой до боли знакомых людей, – разливался Олег Николаевич. – Со всеми из них вы делились мыслями и чаяниями, а кое с кем и трапезой. Все вам симпатичны, смею полагать, всем вы симпатичны. Естественно, у вас возникает вопрос: неужто все эти симпатичные люди стучали на вас в наше ведомство или, что еще ужаснее, были оным приставлены к вам? Возникает или не возникает?
– Скажи, что возникает, – посоветовал Ангел.
– Не возникает, – не послушался Ангела Ильин. И объяснил: – Чего ему возникать зря? И так все голому ежу понятно…
– А вот и нет! – не согласился Олег Николаевич. – Ничего вам не понятно, вы страшно ошибаетесь. Эти достопочтенные люди – не вульгарные стукачи и уж тем более не сотрудники гебе. Эдак вы всю Расею в гебе запишете, а напрасно. Это при Сталине было – страна для гебе, а в нормальных державах наоборот – гебе для страны. Служба. Другой вопрос – ее цена, но это совсем другой вопрос, не станем отвлекаться… Не-ет, драгоценный Иван Петрович, все здесь присутствующие и вправду искренне симпатизировали вам, искренне общались с вами, а то что мы иной раз задавали им пару-другую вопросов – сами, заметьте, задавали! – так при чем здесь они? И вам мы вопросы задавали, и вы нам исправно отвечали. Честному человеку скрывать нечего. Аксиома…
Повторил Ангелово словцо, как подслушал.
– Выходит, я честный? – зацепился Ильин.
– Конечно, – ни секунды не промедлил Олег Николаевич.
– А какого ж черта вы меня весь день донимаете неведомым мне самолетом? Какого черта пасете меня, сводите с идиотами разных мастей, вон с этими, например… – ткнул пальцем в Бороду. – Какого черта маску мне слепили дурацкую?..
Ильин не играл, как не раз бывало, Ильин всерьез был обозлен, и больше всего на свете ему хотелось, чтобы все происходящее оказалось мнимой реальностью – мнимой реальностью в мнимой реальности! – каковой он иной раз числил нынешнюю жизнь. Иной раз, иной раз… Иной раз ему казалось, что он, истыканный иголками из-под капельниц, обмотанный проводами и с пластиковыми трубками в носу, лежит где-нибудь в Бурденко, в военном госпитале на Яузе, лежит и бредит. Складно в общем-то бредит, реально. После аварии, которая бесспорно имела и в прошлой реальности – в реальной, пардон за тавтологию! – свое паскудное место. И если она, нынешняя, набреженная (или набренденная?..) реальность была все-таки зримо реальной (опять пардон…), то сегодняшняя – с гебешной дьяволиадой – мало напоминала жизнь. Скорее, дурной театр.
– Давай-давай, – поддержал его Ангел, – наступай, дави их, гадов, великим и могучим. Реальность в реальности реальностью погоняет. Ну как же складно! Не зря, выходит, нам разум дал стальные руки-крылья, а вместо сердца… не скажу чего.
Олег Николаевич слушал Ильина внимательно, сочувственно покачивая головой в такт наиболее эмоциональным всплескам, и все слушали внимательно, даже Тит, который вообще-то никогда ранее Ильина не слушал, перебивал и встревал, а тут молчал, как в танке. А когда дослушали, Олег Николаевич сказал:
– Ну вы же сами напросились, любезный, никто вас не заставлял. Посудите. Из «Максима» вы сбежали, не захотев подождать конца заварушки, которую устроили коллеги из дружественной службы, нашему ведомству неподотчетной. Не стану ее называть, чужие секреты не выдаю, – тут Олег Николаевич сделал ручкой комплимент в сторону бородатого марксиста-ленинца, оказавшегося коллегой из другого ведомства. Военная контрразведка, что ли?.. Коллега чего-то буркнул в ответ, но невнятно – Ильин не понял. – Зачем они ее устроили? Ответ банален: все хотят пальму первенства, а она растет одиноко и гордо, ее на всех не хватает… Но вы и от них ушли, как Колобок. И что любопытно, Иван Петрович, вы сами – подчеркиваю: сами! – порулили прямо в «Лорелею», где вас опять ждали. Уже наши люди, но люди особые. Здесь игра, здесь – Карнавал, девочки дурачатся, им скучно. Они вас и загримировали как сумели, а как они сумели – извольте любоваться… – И снежная Мальвина улыбнулась Ильину краешком губ, будто начальник отпустил ее девочкам суперкомплимент, а она его оценила. А может, и отпустил, Ильин не ведал, что у них в конторе за комплимент проходит. – Но всякому карнавалу приходит финита. Она пришла. Час потехи, растянувшийся на весь день, сменился наконец временем дела, хотя я старался привнести дело в наши с вами скромные отношения с первых минут знакомства, не так ли? Но вы не захотели. И вот – итог: вы среди нас. Перейдем к делу…
– Щас про самолет начнет, – предсказал Ангел. И ошибся.
– Думаете, Нас интересует самолет, который вы здесь поминали? Ни в коем случае! Подумаешь, чудо! Обыкновенный аппарат тяжелее воздуха, кабэ товарища Микояна, известная модель. Не идет ни в какое сравнение с «Фантомом» или «Миражом». Но он связан с вами, это очевидно. Да мы и подозревали нечто подобное сразу, как вас нашли неподалеку от Черного озера. Ну летчик же, все прибамбасы при вас имелись, хотя и сильно подгоревшие… Все было ясно как день: вы из ЮАР. Разведывательный полет? Мы не исключали такой возможности, хотя было удивительно, почему вас не засекли наши радары на всем пути от границы. Это, это нам хотелось знать, но вы молчали, ничего не помнили, и, представьте, доктора подтверждали амнезию. Оставалось ждать, когда вы что-нибудь вспомните или… – он помолчал, выдерживая паузу или просто передохнуть вздумал, – …или это была не авария, а намеренное уничтожение самолета, а вы шли на глубокое внедрение – пусть даже через амнезию. Ее можно вызвать искусственно, психиатры подтверждают и дают методику. Опять ожидание: когда вы начнете проявляться…
– А я не начал, – усмехнулся Ильин, восхищаясь прихотливостью фантазии гебиста. Шпион он, выходит, Ильин. Штирлиц…
– Совершенно справедливо, – подхватил Олег Николаевич. – Времени пролетело – уйма, а вы ни гугу. Нас это просто-таки умиляло, а вот и друг ваш и коллега иной раз докладывал, что никакой вы не шпион, а просто потерявшийся в чужом мире человек, глубоко, кстати, несчастный. Ну, и не очень здоровый, конечно, такие аварии никому здоровья не прибавляют…
– Будто знает, сучара, – заметил Ангел. – Будто сам сто раз с самолетом в болото бухался…