— Беглым!
Мы перезарядили и ударили опять. Развалился второй шар. Дальше все было обдумано: убегали не по дороге, перескочили через шоссе и залегли в канаве.
Двери на крыльцо распахнулись с треском, на песчаную дорожку хлынула полоса света. Завопила женщина:
— Ловите! Скорее! Держите!
На дорогу без шапки в черном жилете выскочил толстый барановский дворник и загремел сапожищами к Лоцманскому. Он пробежал так близко, что мы слышали, как он сопел и ругался про себя. За ним, тоже простоволосый, в белых штанах и тонких скрипучих сапожках выскочил грум. Огляделся и побежал в другую сторону. Бараниха вывалилась на крыльцо и все орала, орала: «Держите!»
Преследователи скрылись в темноте. Юрка скомандовал:
— Батарея! По фонарю, прицельным, товсь! Огонь!
Юрка попал с первого выстрела — фонарь звякнул, разлетелся на куски и погас. Бараниха с воплем провалилась в освещенную дверь и показалась в кухонном окне. Я прицелился и пустил картечину. Кухонное окно лопнуло и вывалилось на сиреневые кусты.
Неслышными волчьими шагами мы скрылись из канавы в сторону моря и большим кругом вышли к дому.
На следующий день у нашего дома побывала дурацкая коляска с Баранихой и грумом. Мы ее переждали в дровяном сарае. Во время обеда у мамы было строгое лицо и она сказала выговаривательным голосом:
— У меня была мадам Баранова…
Юрка уткнулся в тарелку и торопливо глотал суп. Я аккуратно собирал ножом и запихивал в солонку просыпанную на скатерть соль.
— У них в саду вчера вечером какие-то хулиганы разбили шары…
Неприятно, когда говорят и пристально на тебя смотрят. Хорошо, что соли на столе было еще порядочно.
— Ее ребята думают, что это сделали докторские мальчики… Я сказала мадам Барановой, что поговорю с вами, и знаю, скажете правду… Ну?
Ужасно не хотелось говорить и Юрке, и мне, конечно. Мы и молчали.
И вдруг мама улыбнулась, спросила ласково-ласково:
— Ребята, вы?
Мы сразу заорали: «Да! Да!» Юрка отодвинул тарелку, вскочил весь красный, шрамик на губе багровый:
— Они сволочи, мама, барановские близнецы! Рыбаленцию мучают! Из лука в него стреляли! За что? Мы им объявили войну!
— Юрий! Что за выражения? И при чем тут шары? Разве они принадлежат барановским мальчикам? В следующий раз вы двери сломаете или что-нибудь еще… Это печально. Шары дорогие, мне придется, вы же знаете, что у нас…
Мы знали, и все равно Юрка не мог успокоиться:
— Война! Мы будем их бить как собак…
— Юрий! Драки — это ваши мальчишеские дела, в них не вмешиваюсь. Прошу ничего не портить и не трогать в доме Барановых…
Юрка посмотрел на меня и стал успокаиваться. Мама помолчала и вдруг жалобным голосом попросила:
— Мальчики! Пожалуйста!
Когда мама говорит жалобным голосом «пожалуйста», устоять невозможно. Мы сразу дали честное слово.
Война почти кончилась. Правда, близнецы больше Рыбаленцию не трогали, ни разу.
На луде
Мама отвернулась от рояля и оглядела комнату — Юрки уже не было.
Женщины ничего не понимают в футболе. Мама сочинила про Юрку хорошо, но разве можно говорить «враги»? На матч выходят соперники, и когда кикают, то голы не забивают. Про диктовку верно: у Юрки плохо по-русскому. Зачем же она сама подарила ему бутсы? Его обещали перевести в первую команду «Лебедя», это, конечно, класс. Нечего удивляться, что Юрки никогда нет дома, то на Петровском хуторе, то на втором поле в Борках. Меня совершенно не берет. Говорит: «Хватит там загольных беков». Я все равно хотел пойти, так он показал мне кулак. Страшно скучно одному!
Один раз я ушел из дому еще до завтрака, чтобы половить крупную рыбу, которая никогда не клевала. Устроился на берегу речки у куста, неподалеку от мостков, где привязана рыбаленцовская «Утка». Ловились почти одни колюшки, я их выбрасывал на берег и еще поймал два маленьких окунька.
За спиной кто-то остановился и негромко сказал:
— Худая рыбалка. Хочешь научу, научу? В море пойдем, пойдем.
Мне и оборачиваться не надо, сразу понял, кто говорит. Тут еще поплавок потопило и надо было подсекать. Подсек, выдернул на траву окунька, побольше, чем два первых, и сказал: