Алеша раздобыл большой моток бечевки, и секунданты замотали дуэлянтам руки так, что они превратились в серые шары.
У Алешкиного отца в театре играют разные старые трагедии и вообще пьесы. Алешка ходит смотреть и все знает про настоящие обычаи и правила дуэлей. Он, наверное, рассказал Ваньке как надо.
Юрка пришел на дуэль веселый. Алька мрачный. Ванька палкой выскреб на площадке у обрыва длинную черту-барьер. Распорядился, чтобы Алешка осмотрел перчатки у противников; значит, у Юрки, нет ли в перчатке твердых, тяжелых предметов, а сам пощупал Алькины перчатки. Потом велел дуэлянтам встать на одно колено, поднять правые руки и повторить за ним клятву:
— Я выхожу на смертный бой. Буду биться честно и щадить побежденного.
После клятвы заставил противников пожать друг другу руки. Они не могли это сделать, только ткнулись веревочными лапами. Развел их на десять шагов, повернул навстречу и скомандовал:
— Приготовиться! К барьеру!
Бой был страшный. Стук, будто на риге цепами молотят. Только недолго. Ванька закричал:
— Стоп! Кровь!
Это у Юрки закапала кровь из носа. Алешка стал оттаскивать Альку, и оказывается, у того тоже пошла кровь из губы. Ванька громко и торжественно объявил:
— Ничья!
Тут все смешалось. Юрка заорал: «Мы еще посмотрим!»— бросился на Альку и повалился вместе с ним на траву. Мишка неожиданно кинулся на Юрку и стал кусать ему спину. Я схватил Мишку за ноги, чтобы оттащить, и мы сцепились. Я честно дрался, а он все время кусался. Алешка бросился разнимать дуэлянтов и нечаянно ударил Юру. Ванька заревел: «Секундантам нельзя» и стукнул Алешку по голове, и они задрались. Так начался общий бой.
Наточка из Лоцманского подбежала, заткнула пальцами уши и завизжала протяжно, как пароход в тумане:
— И-ии-ии-и!.. — Без конца.
Никто, конечно, не услышал, что Нинка с дерева давно уже кричит «Вендетта!» — заметила, что бегут Кира и Гали-Нинина мама. Муська, конечно, наябедничала от страха.
Всех повели к балкону Большого дома. Наточка из Лоцманского убежала. Пришли взрослые: наша мама, Альки-Мишкина, Гали-Нинина и еще какие-то гости, в общем, все-все. Страшно нас ругали. Громче всех кричала Кира:
— Не строжите, все нянничаетесь! Я свою Надьку, что не так, чуть нагрезит — кров с попки. — И все перечисляла: — Чашку разбила — кров с попки, платье замарала — кров с попки. — Нам было страшно смешно, особенно, что не «кровь», а «кров».
Ругали, ругали, наконец вышла бабушка. Она низенькая, круглая, голос писклявый, еще Кира говорит, скупущая как черт, и все ее боятся. Только и слышно: бабушка не велела, бабушка не позволяет, бабушка узнает. В общем, главная взрослая. Юрка скосил губы, шепчет мне:
— Сейчас про штаны скажет.
Бабушка подождала, когда все стихли, и пропищала:
— Ну и ну! Устроили битву русских с кабардинцами! Поди, и штаны порвали. Вы, мамаши, сами разберитесь. Надо наказать как следует, чтобы помнили.
Сказала и ушла с балкона в комнаты. Мамы поговорили, пошептались и решили: сегодня без обеда и три дня без сладкого, всем.
Юрка спросил:
— И молока не дадите?
— И молока не получите.
Удивительные эти взрослые! Каждый день заставляют пить молоко, говорят, что, если не пить, будем слабые и заболеем, а тут выходит, что нас и не жалко. Ну и пусть. Не надо нам ихнего молока.
Сливочная мышь
Страшно хотелось есть. Всегда хочется, если нельзя. Чтобы взрослые над нами не смеялись, мы не пошли домой, забрались на поленницу дров у бани. Было скучно.
Алька рассказал, как он на масленице съел сорок два блина со сметаной и икрой. Мог бы еще больше, сметаны не хватило. Он говорил и так облизывал губы, будто ел блины. Алешка рассказал, что в прошлое воскресенье у них был воздушный пирог с черносливом. Все начали вспоминать разные вкусные кушанья. Ванька Моряк сказал, что все это ерунда, — ничего нет лучше щей с солониной, флотских ржаных сухарей и чарки рома.
В это время совсем близко, снизу из крапивы, послышался знакомый противный скрип: «Если примите играть, сбегаю домой, принесу еду». Это говорил Сережка… Как только он не пожегся в крапиве! Алька хотел кинуть что-нибудь в крапиву для страха. Юрка не дал: ему, наверное, больше всех хотелось есть. Он всегда хочет есть. Мама говорит, что он растет. Юрка сказал:
— Пусть принесет. Можно взять играть. Шут с ним.
Сережка не вылезал пока из крапивы, скрипел оттуда:
— Дайте сначала честное слово, что возьмете и не будете прогонять и драться.
Юрка пошептался с Алькой и крикнул вниз, в крапиву:
— Честный слон!