Когда мы подходили к балкону, маркизы были спущены. По голосам было понятно, что там все или почти все мамы. Видна была только Сережкина мама. Она вся кружевная: и на голове, и на рукавах, и на широкой юбке — вся, как в перьях. Совсем курица, клушка и квохчет куриным голосом, все одно и то же. И тут мы услышали:
— Не удивляйтесь, у них переходный возраст.
Значит, что и у меня и у Юрки, у всех одинаковый. Ну и пусть.
Гали-Нинина мама ответила:
— Конечно. И в конце концов все это так по-детски безобидно — дуэль на кулачках. Ничего особенного, плохого они не делают.
Все мамы согласились.
Стражники
Очень рано Муська заскулила на своей кровати:
— Я не хочу просыпаться… Я не хочу наказываться… Зачем мы пили сливки? Будут наказывать… опять…
И конечно, захныкала. Такая плакса!
Я тоже страшно не хотел наказываться, но все равно надо было вставать, и хотелось завтракать. Знал, что мама объявит наказание после завтрака, будет говорить строгим голосом и Кира припрется из кухни, примется поучать и повторять свое дурацкое «кров с попки».
Я вскочил, выбежал на крыльцо, постучал погромче хвостиком умывальника, чтобы слышала Кира и не наябедничала: «Как он моется — нос смочит, и все». Вымылся не очень хорошо и решил на этот раз не чистить зубы — и без них тошно, — смочил щетку, тоже чтобы Кира не нашпионила. Тут пришел сверху Юрка и спросил:
— Ну?
Я ответил, что еще ничего не знаю, и мы вместе пошли в столовую. На столе все было приготовлено. Мамы и Киры не было. Юрка от удивления свистнул. Мы поскорее все съели, Муськи не дождались и вылетели на улицу. Алешка и Ванька Моряк нас ждали.
У кухонного крыльца Большого дома собралась масса людей и все наши мамы. Неподалеку от крыльца к столбам беседки были привязаны три верховые лошади. Очень высокая гнедая и две поменьше чалые, все страшно тощие. На песчаной, чисто подметенной дорожке, откуда бабушка даже кур гонит, черные дырки от подков и кучи конского навоза. Мы с Юркой подошли поближе. На боку у гнедой знаки — подкова и восьмерка. Нам захотелось посмотреть, какие знаки у чалых, но не вышло: гнедой заметил нас, прижал уши и оскалил зубы.
Взрослые, задрав головы, смотрели на крышу, и мы, конечно, стали смотреть. Там ничего не было видно довольно долго, потом из слухового окна показались два черных сапога со шпорами, стали болтаться в воздухе и удлиняться в грязноватые штаны с красными лампасами. На крышу с трудом выполз солдат в белой гимнастерке с погонами и в фуражке без козырька. За ним, также вперед ногами, выполз второй. У обоих револьверные кобуры и от них на шею красные шнуры.
Все взрослые зашелестели:
— Стражники! Стражники! Ищут! Что ищут?
Стражники гремели сапожищами по крыше, как слоны. Мы, все ребята, залезли в толпу послушать, что говорят. Я подкрался к своей маме. Открыто подойти нельзя, сразу: «Идите играйте, нечего вам тут делать».
Рядом с нашей мамой стояла Гали-Нинина, сказала:
— Маруся! Хорошо, что Петя и Коля уехали.
Наша мама замотала головой и приложила палец к губам.
— Надо уметь приятелей подбирать, — проквохтала Сережкина мама, — а не бог знает кого.
Самый громкий голос у Киры, прямо гремит, всем объясняет, всем рассказывает:
— Воспитание называется. С малолетства надо начинать, не теперь, когда у Николая Васильевича лысина считай во всю голову. Я свою Надьку так… Раз мне не сказала, в дождь новы баретки обула, взад-назад в лавку бегала, ботинки аредом пошли. Плачет не плачет — кров с попки.
— Заберут, обязательно заберут, — сказал мужской голос.
— Кого заберут?
— Найдут.
— Изгваздают они там белые рубашки, — хихикнула старушка, — сойдут с чердака, как черти из трубы.
— Чтоб они с крыши свалились, фараоны проклятые, — всхлипнула Анна-прачка и закрыла рот платком.
Стражники спустились вниз и ходили вокруг дома, что-то искали в траве.
Юрка куда-то пропал, а мы втроем ушли в дальние сиреневые кусты. Там у девчонок кукольный дом — столик и чурбанчики — стулья. Мы расселись, стали думать, что получается.
— Ты знаешь, про кого она «приятелей подбирать». Я-то знаю! — заявил Ванька Моряк.
— Про Кота и Антона. Помнишь, знакомые дяди Пети, студенты?
Я вспомнил. Еще когда сирень цвела, приезжали из города и неделю жили в Большом доме два студента в мундирах. Кот — широкоплечий, тонконогий и черный. Антон весь толстый, белесый, и ресницы белые.