В восьмую квартиру можно было и не ходить, хватило вчерашнего выступления Ирины Павловны и сегодняшних безумцев с первого этажа. Но Оля была девушкой упрямой и не хотела позволить тупой реальности нарушить ее гармоничный план. А еще она снова хотела увидеть темнобрового красавца Игоря, и это последнее чувство с запасом перекрывало все остальные. Собственно, все ради этого и затевалось.
Открыла Таня, слава Богу. Если бы Ирина Павловна, то шансы на хорошую открытую беседу свелись бы к нулю.
— Привет, — и Оля протянула корзинку.
— Ой! — и Таня отступила.
— У меня есть пятнадцать минут! — Оля оглянулась, не вышел ли темнобровый.
— А у меня нет! — должна была сказать Таня, которая дописывала какую-то рекламную муть и через пятнадцать минут должна была выехать вместе с ней в сторону редакции. Но Таня сказала другое:
— Отлично! Тогда кофе, чай?
— Просто сок, лучше свежевыжатый, — Оля прошла на кухню и увидела там стопку бумаг — частично исчерканные листки с замалеванными абзацами и однотипными рисунками глаз.
Таня смотрела на Олю и пыталась понять, где взять свежевыжатый сок и аргументы против посиделок.
— Твое?
— Мое.
— Что пишешь?
— Статью одну.
— Круто. А где твои?
— Кто где. Мама ушла на работу.
Оля вдруг захотела расспросить о соседях, статьях, о липах за окном, пыталась задержаться в этой квартире изо всех сил — и все к тому шло: Таня терпела, не гнала, хотя явно торопилась. Сока не было, значит, можно, как вариант, просить супа, котлет, любой ерунды, которая греется, готовится, выращивается и забивается к столу…
— Понимаешь, — сказала Таня, — это так приятно, когда дарят корзинки с шампанским…
— Там еще конфеты и мишка.
— Да. Но я так спешу…
И вот тут из норы снова выполз Игорь. Если бы он остался там, где проводил большую часть дня, у себя в углу за гитарой, вросшей в комбик, Оля бы просто ушла. И, может, ничего бы потом уже и не было из того, что случилось потом…
Но он вышел.
А просто он тоже ждал, когда в дверь позвонят, позвонит Оля.
— Игорь! — вскрикнула Таня, хватая мужа за локоть. — К нам Оля с визитом! Она корзинку с шампанским принесла! Очень приятно, правда? Соседи должны дружить! Только я не успеваю, понимаешь! В общем, вы тут пообщайтесь, а я…
И Таня убежала с легким сердцем и недописанной статьей… И оставила гостью под присмотром мужа.
Обитательница квартиры номер один, Светлана Марковна Соколинская, вышла в свет. В своем дворе такие выходы не осуществлялись — быть рассматриваемой соседями Светлане Марковне не хотелось. Поэтому каждый раз она повторяла один и тот же маневр — проведя разведку в глазок двери, натягивала темные очки, хватала Чапу, крепко перехватывала ладонью ее микроскопическую морду и в таком шпионском состоянии быстро покидала дом. Несколько кварталов Светлана Марковна проходила в хорошем темпе, как легкоатлет, потом непредсказуемо сворачивала во дворы, чуть-чуть петляла, осматривалась, и только после этого отпускала Чапу на волю. Начиналась прогулка. Очки Светлана Марковна на улице не снимала никогда. Старалась не повторяться с дворами. А поскольку их было не так уж много в радиусе, она выдерживала паузы в несколько дней, избегая системы, которую можно было бы вычислить, и таким образом обеспечивала себе покой. По пути она иногда заходила в кафетерий, где в районе одиннадцати утра не было очереди, и там покупала максимально черный кофе.
В молодости Светлана Марковна была невыносимо красивой. Она и сейчас выглядела о-го-го для своих лет, но страшная правда старения искалечила ее жизнь давно и уже навсегда.
Началось все в тридцать, когда роскошная, характерная героиня, демоническая красавица Светлана Соколинская села перед зеркалом в крохотной общественной гримерной и вдруг явственно услышала дыхание времени за спиной. От этого смрадного выхлопа запотели стекла вокруг и зеркало, которое Светлана боялась протереть, поскольку в нем клубилась уже другая Светлана, тридцатилетняя. Еще вчера ей было двадцать девять, жизнь казалась трудной, но восхитительной, бесконечной, обещающей заслуженные чудеса, и все закончилось сегодня кататоническим ступором — мне тридцать! Все! Аллилуйя! Аллилуйя. Аллилуйя-Аллилуйя-Алли-илу-ийяаа.
Знакомые заметили, что после дня рождения Света, бывшая и без того девушкой жесткой и принципиальной, стала вообще непригодной для общения. Она ушла в себя, устранила приятелей, перестала посещать совместные алкогольные акции. Все оставшееся от личной и общественной жизни Света тратила на поддержание красоты — а тогда еще не было суперкремов и фитнес-центров. Но были спортивные секции, малочисленные косметологи, к которым записывались за месяц, народные средства для поддержания фигуры, лица и волос в форме. В жесткой экономии себя Светлана прожила до сорока пяти, а потом, когда морщины вероломно взяли ее измором, сонную, она одним махом отрубила все: и косметологов, и последних друзей, и работу в театре.