— Не пойду я туда, — заартачился Хмырев, остановившись посреди улицы.
— Пойдешь, — спокойно возразил Захар и снял ружье.
— Ты побоишься... Тут свидетели...
— Пойдешь, пойдешь, — Захар медленно взвел курки, они сухо щелкнули.
Захар не шутил. Ему было не до шуток. Все плохое и гнусное, что воспринимал он всю жизнь покорно, теперь раздражающе уродливо было воплощено в одном человеке, стоящем перед ним...
И они пошли, провожаемые недоуменными взглядами сельчан. У калитки Захар остановил Хмырева.
— Слушай сюда, Хмырев. Внимательно слушай. Подойдешь к старику, скажи, что ботинки случайно положил в мешок, дескать, у меня точно такие же есть в мешке, а я думал, что мой напарник их выложил на веранду, ну, и положил, дескать, по ошибке вторую пару. Извинись. Дальше слушай. Придешь в экспедицию, сразу на расчет подавай. Я десять лет в экспедиции завхозом работаю и скажу тебе прямо: житья тебе не будет в этой партии. Стало быть, рассчитывайся и мотай отсюда. Тайга воров не терпит, накажет по-своему, без философии. Ну, иди! Потом сядешь на лесовоз, доедешь до Горного, а там знаешь путь. Да не забудь извиниться перед стариком!
Хмырев, не снимая мешка, открыл калитку и пошел к дому.
1971