Здание было полуразрушено. Колонну загнали в вестибюль и всех заставили стать у стен.
Так стояли они молча, глядя в дула автоматов. Солдаты держали себя так, будто согнали скот, а не людей. Им было все равно, что с ними делать — убивать или миловать. А пока они переговаривались о чем-то, смеялись и плевали себе под ноги.
Затем появился немецкий офицер. Сапоги его были начищены, но китель и брюки в пыли.
Войдя, он резким голосом заставил фашистских солдат замолчать и подтянуться. И солдаты застыли, зловеще поглядывая на детей и держа пальцы на спусковых крючках автоматов.
— Объяснять: что такой? — спросил офицер на ломаном русском, обращаясь к воспитателям, прижимавшим к себе перепуганных малышей.
Тишков выступил вперед.
— Детский дом…
— О! Зер гут. Детьдом… Эвакуация?
Никита Степанович кивнул. Он думал в данную минуту о еврейских детях, которые остались лежать под матрацами в обозе. Не выдадут ли они себя сами? Не отыщут ли их фашистские солдаты, которые захотят поживиться и, конечно, станут грабить обоз…
— Эвакуация на Германия!.. — радостно закончил офицер, привстав на носки от удовольствия, — так ему понравилась собственная мысль.
— Вы шель на эвакуация Германия? Хорошо!
Тишков смолчал.
— У меня нет вагоны… Ошень много корова, свинья, рабочий люд отправляй на Германия!
Он показал рукой, чтобы Никита Степанович стал к стене. Потом приблизился к детдомовцам и медленно обошел вдоль стен, всматриваясь в лица детей.
Как смотрели на него дети? С любопытством. Да-да. Тишков отметил это — дети смотрели на гитлеровского офицера с любопытством! Вот он, перед ними, живой фашист, тот, кто вешает, убивает, проливает кровь невинных. Что он высматривает? Очередную жертву? Что хочет он увидеть на лицах, прочесть в их глазах: страх, почтение или ненависть? Или, может быть, он тоже угадал, что дети смотрят на него с любопытством, как на зверя, выпущенного вдруг из клетки?..
И зверь решил показать зубы.
Офицер решительно отступил в центр вестибюля и скомандовал:
— Коммунист! Комсомоль! Выходиль!.. Будем расстрель только исключительно коммунист и комсомоль! Если не выйдут — обыск и петля!..
Офицер многозначительно провел рукой вокруг шеи.
— Коммунист, выходиль! — заорал он вдруг, багровея и потрясая кулаками у лица.
Тишина. Слышно, как судорожно глотает слюну взбешенный офицер.
И тут Никита Степанович делает шаг вперед.
— Еще! — командует офицер, приподнимаясь на носки и заложив руки за спину.
Делает шаг вперед и Лена. Рядом с ней становится Зина.
— Тетя Зина! — шепчет Володя Большой. — Вы же беспартийная! Зачем?..
Но тут делает шаг вперед Виктор Иванович, Павел, повариха, завхоз… и Володя Большой тоже ступает вперед…
Тишков видит, что все, кто стоял у стен, теперь стоят рядом с ним. Только Лидия Сова отошла чуть в сторону и, прислонясь к стене, кокетливо поправляет рыжие волосы.
А впереди всех — Володя Маленький. Он смотрит прямо в лицо фашистского офицера и говорит, как во время игры:
— И я тоже коммунист…
Офицер хватает его за руку, хочет отшвырнуть в сторону, но в это время офицера по-немецки окликает Лидия.
— Возьмите себя в руки, господин офицер!
— Кто такая? Знаешь немецкий? — офицер смотрит на нее не без интереса, сразу забыв про мальчика.
— Как видите…
— Почему не в строю? Тоже коммунистка?
— Я артистка…
Из взрослых и детей никто не понимает по-немецки; они только видят, что Лидия достает из сумочки помаду и, как ни в чем не бывало, подводит губы.
Таким поведением пленной поражен и немецкий офицер. Он медленно направляется к Лидии.
— Зачем вы связываетесь с детьми? Неужели вам это доставляет удовольствие? — Лидия усмехается. — А? Господин офицер?
Офицер подходит к ней вплотную, смотрит в глаза и злобно усмехается. Лидия как бы случайно держит сумочку открытой. Офицер заглядывает в сумочку, глаза его расширяются, на лице удивление.
— О!
— Нам лучше уйти?..
— Конечно…
Офицер берет ее под руку.
Павел рванулся было вперед, но его схватили за руки Никита Степанович и Зина.
— Что она задумала? — шепчет Павел. — Сумасшедшая!..
— Паша! Детей погубишь! — Тишков смотрит вслед немецкому офицеру и Лидии. — Нам надо выждать… И терпеть ради спасения детей…
Павел крутит головой.
В дверях немецкий офицер полуоборачивается и дает команду конвоирам:
— Не спускать глаз!..
Так в мучительном ожидании проходит минут пятнадцать.