— Куда? — искренне удивилась Лена.
Бугайла видел, что девочка действительно изумлена.
— В Радовшу зачем заходили?
— Никуда мы не заходили… Мы все шли и шли. А потом нас нагнали мотоциклисты. Они усадили нас в коляски, повезли в город…
— Ты мне зубы не заговаривай!
Бугайла несколько раз хлестнул девочку по лицу. Рассек ей бровь и губу.
Лена заплакала, размазывая кровь, опустилась на колени.
— Мы никуда не заходили! Что вы от нас хотите?.. Отпустите нас с сестричкой, дяденька!
— Сознайся, что вы разведчики, что вы оповестили партизан…
— Нищие мы… Никого мы не оповещали… Что вы такое говорите? — плакала Лена.
Бугайла решил, что от этой ничего не добьется. Еще раз на всякий случай хлестнув девочку плеткой по спине, он вытолкнул Лену в коридор, где ее подхватили часовые, потащили к камере.
Не дав возможности «сестрам» сказать другу, другу и слова, они схватили Зину, повели к Бугайле.
Бугайла, выпив из фляги, стал наглее и развязнее.
Но Зина отвечала ему точь-в-точь, как и Лена.
Бугайла уже понял, что не они сообщили партизанам о приближении войск. Тем не менее он принялся свирепо истязать Зину, добиваясь у нее признания. Это признание оправдало бы его в глазах Коха.
Но Зина ничего не могла ему сказать. Избитую, ее притащили в камеру и окатили водой…
Когда Зина пришла в себя, то обняла Лену, которая сидела перед ней на коленях, и сказала:
— Ничего-ничего, сестренка!.. Потерпим… Мы невиновны… Они нас отпустят…
— Как же, отпустят! — прохрипела из угла старуха. — Отсюда живыми не выходят…
— А мы ведь ни в чем не виноваты… Мы шли по дороге, и нас вдруг задержали…
Зина говорила так нарочно, разыгрывала глупенькую нищенку, опасаясь, что в камере есть провокатор.
Их не трогали четверо суток.
Потом вызвали Лену и повели в кабинет к Коху.
Там находился и Бугайла.
В углу стоял человек со связанными руками и разбитым в кровь лицом.
— Ты его знаешь, девочка? — спросил Кох ласково у Лены. — Если знаешь, скажи нам, кто он, и мы тебя отпустим…
Но Лена действительно не знала этого человека.
— Я его не знаю, — ответила она.
Кох махнул рукой.
Лену увели.
Потом позвали Зину.
Ей задали тот же вопрос.
Она внимательно посмотрела на человека со связанными руками. Запомнила перебитый нос.
— Никогда я его не видела, — сказала Зина. — У нас в деревне таких не было… Он, видать, рабочий… Драчун большой… Нос-то ему перешибли…
Кох и ей поверил. Махнул рукой.
Зину увели в камеру.
В эту же ночь, когда в камере все спали, Зина почувствовала, что кто-то толкает ее в бок.
Зина открыла глаза и увидела перед собой ту самую старуху, которая не верила в их освобождение.
— Скажи, дочка, куда это вас нынче водили? — спросила старуха.
— К Коху…
— Чай, случаем, ты моего сыночка там не видела? К нему все водят на опознание… Такой с носом перебитым… Он этим… боксом увлекался до войны…
— А они знают, что он ваш сын?
— Что ты! — зашептала старуха. — Ничего они не знают… Ни имени его, ни фамилии, ни кто таков…
— А кто он?
— Я скажу тебе, если поклянешься молчать…
— Клянусь, бабуся…
— Вижу я, что вы свои, может быть, и партизан когда встретите, если отсюда вырветесь…
— Может быть, бабуся…
— Тогда слушай внимательно и запоминай. Сын мой — разведчик. Он все на железнодорожной станции прятался, разузнавал, что там нового… Кое-что он успел и мне сказать. Запомни, к концу месяца ждут сюда какой-то поезд совершенно секретный… С новым оружием… Он хотел и подробности узнать, да вот его сцапали… Прикидывается глухонемым. Они его так пытают… Каленым железом и иглами, а он только мычит… Он у меня сильный… Ничего не скажет…
— Да, бабушка, он сильный, — подтвердила Зина. — Я его видела. И сразу это поняла. Он им ничего не выдаст!
— А вас, должно, выпустят… Так вот ты и имей в виду…
— Спасибо, бабушка! Будьте уверены — партизаны получат известие о вашем сыне…
Еще четверо суток вызывали «сестер» на допросы.
Бугайла с каждым днем все злее с ними обращался, бил не только плеткой, но сапогами и чем попало.
На восьмые сутки у Лены начался жар… А утром их отпустили…
«Сестры», несмотря на то что были полуживы, прежде всего потащились на станцию, где сели на перроне и стали просить милостыню.
Вид у них был такой измученный, что ни у кого не вызвал подозрения.