— Угощает, — улыбнулся урядник, а сам уж щупал в кармане бумажку.
— Закуривай на чужбяк, — хохотнул Силантьев.
Казаки свернули цигарки, закурили. Черный трубочный табак крепко ударил в головы.
— Винтовка его где? — с жадностью затягиваясь, спросил урядник.
— Вот она. — Чубатый показал из-за спины простроченный желтый ремень.
— Надо его в сотню. В штабе небось нуждаются в «языке». Кто погонит, ребяты? — спросил урядник, перхая и обводя казаков посоловелыми глазами.
— Я провожу, — вызвался Чубатый.
— Ну, гони.
Пленный, видимо, понял, заулыбался кривой, жалкой улыбкой; пересиливая себя, он суетился, вывернул карманы и совал казакам помятый влажный шоколад.
— Русин их... русин... нихт австриц! — Он коверкал слова, смешно жестикулировал и все совал казакам пахучий мятый шоколад.
— Оружие есть окромя? — спросил его урядник. — Да ты не лопочи, не поймем все одно. Ливорверт есть? Бах-бах есть? — Урядник нажал мнимый спуск.
Пленный яростно замотал головой.
— Не есть! Не есть!
Он охотно дал себя обыскать, пухлые щеки его дрожали.
Из разорванных на колене рейтуз стекала кровь, виднелась на розовом теле ссадина. Он прикладывал к ней носовой платок, морщился, чмокал губами, безумолчно говорил... Кепи его осталось возле убитой лошади, он просил позволения сходить взять одеяло, кепи и записную книжку, в ней ведь фотография его родных. Урядник тщетно силился его понять и безнадежно махнул рукой:
— Гони.
Чубатый взял у Кошевого своего коня, сел, поправляя винтовочный ремень, указал рукой:
— Иди, служивый, тоже вояка, едрена-матрена!
Поощренный его улыбкой, пленный улыбнулся и, шагая рядом с лошадью, даже с заискивающей фамильярностью хлопнул ладонью по сухой голени Чубатого. Тот сурово откинул его руку, натянул поводья, пропуская его вперед.
— Иди, черт! Шутки шутишь?
Пленный виновато заторопился, пошел уже серьезный, часто оглядываясь на оставшихся казаков. Белесые его вихры задорно торчали на макушке. Таким он и остался в памяти Григория — накинутая внапашку расшивная гусарская куртка, белесые, торчмя поднятые вихры и уверенная, бравая походка.
— Мелехов, поди его коня расседлай, — приказал урядник и с сожалением плюнул на остаток цигарки, уже припекавшей пальцы.
Григорий снял с убитой лошади седло, зачем-то поднял лежавшее неподалеку кепи. Он понюхал подкладку, ощутил пряный запах дешевого мыла и пота. Нес седло и бережно держал в левой руке гусарское кепи. Казаки, сидя на корточках у сосны, копались в сумках, рассматривали невиданной формы седло.
— Табачок хорош у него, надо бы ишо на цигарку попросить, — пожалел Силантьев.
— Да, что верно, то верно, хорош табак.
— Будто ажник сладкий, так маслом по глотке и идет... — Урядник вздохнул при воспоминании и проглотил слюну.
Спустя несколько минут из-за сосны показалась голова лошади. Чубатый ехал обратно.
— Ну?.. — испуганно вскочил урядник. — Упустил?
Помахивая плетью, Чубатый подъехал, спешился, потянулся, разминая плечи.
— Куда дел австрийца? — допытывался, подступая, урядник.
— Чего лезешь? — огрызнулся Чубатый. — Побег он... думал убечь...
— Упустил?
— Выехали на просеку, он и ахнул... Срубил я его.
— Брешешь ты! — крикнул Григорий. — Зря убил!
— Ты чего шумишь? Тебе какое дело? — Чубатый поднял на Григория ледяные глаза.
— Ка-а-ак? — Григорий медленно привстал, шарил вокруг себя подпрыгивающими руками.
— Не лезь, куда не надо! Понял, а? Не лезь! — строго повторил Чубатый.
Рванув за ремень винтовку, Григорий стремительно вскинул ее к плечу.
Палец его прыгал, не попадая на спуск, странно косилось побуревшее лицо.
— Но-нно! — угрожающе вскрикнул урядник, подбегая к Григорию.
Толчок опередил выстрел, и пуля, сбивая хвою с сосен, запела тягуче-тонко.
— Что ж это! — ахнул Кошевой.
Силантьев как сидел с открытым ртом, так и остался.
Урядник, пихая Григория в грудь, вырвал у него винтовку, лишь Чубатый не изменил положения: он все так же стоял, отставив ногу, держался левой рукой за поясок.
— Стреляй ишо.
— Убью!.. — рванулся к нему Григорий.