Алла Гербурт-Йогансен со слов самого И. Днепровского рассказывает в письме в Шведскую академию наук о другом развитии событий. Имя Родионова там не называется вообще, но сообщается, что офицер, после которого остались «два деревянных чемоданчика», был расстрелян в ЧК, — следовательно, это был не Родионов, проживавший в Берлине до 1940 года. Что же сделал, как поступил Днепровский, по версии Гербурт-Йогансен, обнаружив журнал «Октябрь» и в нем — «Тихий Дон» Шолохова? «После некоторых колебаний» не стал никуда и ничего писать, но — сам поехал в Москву.
«Иван Днепровский явился на аудиенцию к М. Горькому, который возглавлял Горьковский комитет при Союзе писателей, и рассказал ему о своем открытии. Горький очень внимательно выслушал, попросил подать заявление в письменном виде, обещал выяснить дело и дать ответ через пару дней».
Но:
«Напрасно ходил Днепровский целую неделю в Союз писателей в надежде на свидание с Горьким. Горький не принимал больше по болезни и скоро слег на лечение в Кремлевскую больницу.
Один служащий Московского государственного издательства, украинец, знакомый Днепровского, которому тот рассказал о причине своего приезда в Москву, сказал: “Мы и сами это знаем. К нам в бухгалтерию, вскоре после выхода “Тихого Дона”, приходила пожилая дама в трауре и требовала гонорар за это произведение ее сына. Мне жаль, что ты даром теряешь тут время, без денег в чужом городе. <...> Мой тебе, Ваня, совет: возвращайся домой и никогда никому про это не рассказывай”»76.
Как уже отмечалось выше, кризис в «антишолоховедении» проявляется не только в том, что появляются все новые и новые претенденты на авторство «Тихого Дона», но и в достаточно напряженных полемических взаимоотношениях авторов различных версий.
По этой причине Бар-Селла, отстаивающий свою версию — Севского (Краснушкина) как автора «Тихого Дона», проявил самое серьезное внимание к версии «чужой». И с полной убедительностью доказал ее полную несостоятельность:
«Но что это за таинственный Горьковский комитет при Союзе писателей? — задается он законным вопросом. — Видимо, имеется в виду “Оргкомитет Союза советских писателей”, который действительно возглавлялся М. Горьким. Правда, “Оргкомитет” был создан по решению ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 года... Не четыре же года Днепровский колебался и собирался в Москву!? Впрочем, вероятнее всего, мы имеем дело с обычной аберрацией памяти Аллы Гербурт-Йогансен — невозможно же 30 лет помнить, когда у них какое постановление вышло!»77.
В данном случае Бар-Селле следует отдать должное: он внимательно изучил биографию И. Днепровского. Проведем некоторые результаты его изысканий:
«Заканчивая рассказ о Днепровском, Алла Гербурт-Йогансен пишет:
“В Харькове агенты НКВД два раза приходили арестовывать Днепровского. Но так как тогда уже состояние его здоровья настолько ухудшилось, что его нельзя было транспортировать — оставили умирать дома”».
Тут нужно сделать еще одну поправку: умирать его, быть может, оставили дома, но умер он 1 декабря 1934 года в Ялте, — сообщает Бар-Селла. И по результатам своих изысканий добавляет: «писатель Иван Днепровский в Красной Армии не служил, писарем при красноармейской комендатуре не был, красные его на Дон не посылали... Иными словами, весь рассказ о фанерных чемоданах, антисоветских рукописях и разговорах с Горьким — все это, как нам ни больно, ложь от первого до последнего слова.
Зачем Днепровский мистифицировал своих коллег? Этого мы никогда не узнаем. <...>
Так или иначе, перед нами еще одна легенда, дошедшая из вторых уст через третьи руки»78.
Когда Бар-Селла столь дотошно разбирал письмо А. Гербурт-Йогансен, он не предполагал, что этим «расстрелянным белым офицером», автором «Тихого Дона», может оказаться И. А. Родионов. Однако его имя как возможного автора «Тихого Дона» всплыло уже в следующей новелле его «труда» — «След Тарасов». Еще до публикации уже упоминавшейся статьи Н. Кузякиной «Кто автор “Тихого Дона”? Претендент номер... — есаул Родионов» Бар-Селла категорически отверг подобную возможность — считать Родионова претендентом на авторство «Тихого Дона»79.
Родионов, автор знаменитой в начале века книги «Наше преступление (Не бред, а боль)», которая в 1909—1910 годах вышла шестью изданиями, был «страстный антисемит и оставался им до последнего вздоха...»80 — пишет Бар-Селла. Во время Гражданской войны по поручению генерала Краснова издавал газету Всевеликого Войска Донского «Донской край».
«Казак, антибольшевик, в самой гуще событий... Такому человеку только “Тихий Дон” и писать!
Беда, однако, в том, — указывает Бар-Селла, — что Родионов сразу по следам событий обо всем этом и написал: повесть “Жертвы вечерние (не вымысел, а действительность)” (Берлин, 1922). Не напиши он этой повести, был бы кандидатом в авторы “Тихого Дона” не хуже других...
“Жертвы вечерние” — повествование о причинах Гражданской войны на Юге и о ее жертвах. На всем протяжении книги главный герой — юный казачий офицер — в долгих беседах с возлюбленной обнажает тайные пружины творящихся безобразий — “жиды и масоны...” Это то, что касается идеологии. А вот художественные особенности этого сочинения:
“Его (Чернецова. — Б.-С.) легендарные победы окрылили надеждами всех тех, кто стоял на стороне порядка и государственности, кто ненавидел злую разрушительную силу, кто хотел спасения казачества, а через него и всей России. Все лучшие надежды и чаяния сосредоточились главным образом на одном Чернецове, он являлся всеми признанным антибольшевистским вождем...”
Это вам не “Тихий Дон”... Ох, не “Тихий Дон”!..»81.
Это тот случай, когда мы полностью согласны с З. Бар-Селлой: «Ясно, что Родионов “Тихого Дона” не писал и написать не мог»82.
И дело не только в тех взаимоисключающих несообразностях трех апокрифов — Кузякиной, Стукаловой и Гербурт-Йогансен, — в которых рассказана эта явно выдуманная история. Дело (и здесь Бар-Селла прав) — в полном и категорическом несовпадении духа, пафоса произведений И. Родионова и «Тихого Дона», и, конечно, главное — их художественного уровня.
Г. Стукалова так характеризует роман «Наше преступление (Не бред, а боль)»:
«Эту книгу, — говорит Родионов в предисловии, — я писал с единственной мыслью, с единственной целью — обратить внимание русского образованного общества на гибнущих меньших братьев.
Народ спился, одичал, озлобился, не умеет и не хочет трудиться. <...> Народ брошен, и беспомощный, невежественный, предоставлен собственной бедной судьбе».
«Сюжет романа достаточно прост, — продолжает свой анализ Стукалова. — Это картины народной жизни, пьянки и драки среди деревенских мужиков, схожие, на мой взгляд, с подобными сценами в “Тихом Доне”. Что же касается описания природы в романе “Наше преступление”, то мне трудно удержаться, чтобы не привести хотя бы один отрывочек.
Рисунок С. Королькова
“Утро было великолепное. Солнце сверкало на безоблачном бледно-синем небе, но не пекло, как летом; чистый воздух был насыщен опьяняющей и бодрящей свежестью. Над ближними и дальними хвойными перелесками, стоявшими вплотную грузной темной массой
- 774 -
и над пожелтевшими, обредившимися, ставшими сквозными лиственными рощами чуть-чуть синела прозрачная дымка. Она то сгущалась, то расходилась легкими, длинными полосами, как лениво колеблющееся гигантское газовое покрывало”»83.