Неужели так просто?
Все эти бесконечные «Уши в груши» и «Волосы в клумбу»… Я поднял глаза и посмотрел на собеседницу в простом хитоне и пеплосе. Не было никаких «по пьяни», «по приколу» и «им больше заняться нечем».
— К вам иногда попадают совсем маленькие дети, — озвучил я свою догадку. — И несут чудеса. Как превратиться в стайку пёстрых красивых птиц. Или обратить драчуна в уточку, чтобы не мешал играть.
И местные кудесники выполняли подобные заказы, причём в варианте, абсолютно безопасном для детей. Превращённая в тыкву голова непостижимым образом продолжала дышать и думать, а летящая стайка птиц — не сходила с ума от обозрения мира из десятков разнесённых глаз и не рисковала неожиданно вернуться в человеческую форму слишком высоко от земли.
Как эти малыши попадали сюда? Что при этом чувствовали? И главное, что с ними было после? Ведь нигде нет ни одного свидетельства об этом удивительном месте.
— Мы никого не пленяем, Гарольд, — терпеливо ответила проницательная женщина. — Мало ли что увидят дети, придремав в тени спокойного полудня? А кому дано больше, с того и спрос другой, согласен?
Ну да. Что им с моих скучных заказов? Решить задачу безопасного пребывания летающей стайкой, без необходимости обучаться полёту хотя бы одной птичкой, не говоря уж о десятке пар крыльев и хвостов — это достойный вызов. А тут я со своими трубами…
— Да, госпожа, — вздохнул я. — Благодарю за урок.
— Малышами у нас занимаются мастера помоложе, — словно услышав мои мысли, «утешила» женщина.
Опасаюсь интересоваться, чем занимаются мастера постарше и поопытнее. Как бы не пришлось убедиться, что наш случай — из таких.
— Теперь ты, Гарри, — словно вторя моему настроению, с печалью обратилась собеседница к моему «близнецу».
— У меня есть кое-что и для него, — вскинулся я, но, припомнив предшествующий разговор, стушевался. — Правда… там чудесного ещё меньше, но…
— Нет, — вдруг отозвался молчавший до этого Гарри.
* * *
Я удивлённо посмотрел на него.
— Да ладно тебе, — сказал я успокаивающе. — Не подойдёт эта идея — придумаем другую. Мне кажется, — я покосился на женщину, — нас стремятся научить чему-то, а не поймать на недостаче и оставить тут навсегда.
— Я не хочу возвращаться, Гарольд, — мрачно посмотрел на меня «тёзка». — Туда, в наш мир.
— Почему?
— Ты помнишь, как тебе было плохо, когда ты в поезде ехал? Со мной такое постоянно, Гарольд. Сколько себя помню. Наверное, я настолько привык к этому, что и не представлял себе иного. Находясь рядом с тобой первые несколько дней, я недоумевал и не мог поверить: за что мне это свалившееся на меня блаженство?
— Соболезную, — вздохнул я. — Но мы ведь всё вычистили? Избавились от отравы, вытащили… тот кусок души?
Я покосился на женщину и непроизвольно поёжился. Гарри тоже вздрогнул, но в ответ на какие-то свои мысли.
— Меня вернут назад, на овощную грядку, — обречённо произнёс он. — Накачают дурманом, свяжут внушением… Гарольд, я видел больше тебя. Тот вечер первого сентября… Ты знаешь, почему Дамблдор не пытался повторить ничего подобного ещё раз?
— Сам над этим голову ломал, — согласился я. — Но кое-что для него приготовил, на случай если бы полез.
— Значит, правильно он всё делал, старый лис. Боялся он тебя, Гарольд. Несколько раз осторожно ткнул — и отложил на будущее. Но он не отступит. Не тот случай.
— Почему? Да зачем мы ему нужны-то?
— *Ты* ему нужен, — со значением посмотрел на меня Гарри. И потёр лоб рукой.
Вот как… Ему нужен крестраж? Ему нужно уничтожение крестража? Ему на какое-то время нужен работающий крестраж, а потом его нужно уничтожить? А, кстати…
— Дамблдор не знает иного способа избавиться от филактерии на живом носителе, кроме как… вместе с носителем? — осторожно уточнил я, видя, что Гарри связан какими-то ограничениями и ходит по грани дозволенного.
— Ты ведь тоже этого способа не знаешь, — резонно ответил Гарри. — Луна — она… одна такая.
Мы, не сговариваясь, посмотрели на женщину. Та присутствовала при нашем разговоре, но не вмешивалась и не собиралась помогать, лишь терпеливо ожидала, когда два ребёнка придут к нужным выводам сами. Наверное, здесь спешить некуда. Помнится, у этого мира особые отношения со временем мира реального.
— Если директор почувствует, что я изменился и ослабел, стал прежним оленем… Он медлить не будет. Мой конец у него давно…
Парень осёкся и закашлялся. Да что же это такое! Что за монстр этот Дамблдор? Зачем? За что?
— Но… ты же чему-то научился, Гарри, — напомнил я. — Ты точно уже не олень. Зубы какие-то есть, а главное — знания о врагах!