Однако сидеть сложа руки никак не могли они — срубили новую баню, заборы и прясла поправили, крышу на скотнике починили. А потом, как забросил свою клюку Василий, стали ходить с бабкой в лес за грибами, за ягодами. И тут сами собою возникли разговоры о том, что не пора ли молодцам и честь знать — собираться надо да в сторону восточную двигаться, к своим. Но, услышав об этом, Ядвига и удивилась, и огорчилась, и сказала, что не выпустит «сынков» из дому до тех пор, пока не будут они совершенно здоровы.
Раскинули пошире умом солдаты и уразумели, что спешить им не следует, к тому же еще по-крестьянски рассудили: всю зиму просидели у стариков на шее, а теперь, как здоровьишко им подарили и пора подоспела рабочая, собрались бежать. Негоже это. Хоть сена побольше накосить да прибрать его.
Покос от усадьбы недалечко. И дело это, с детства знакомое и родное, доставило им великую радость — будто дома, в гостях побывали!
А еще раньше, когда за грибами ходили, нашли они винтовки немецкие и патронов целый ранец насобирали. Все это домой принесли — под навесом спрятали. На всякий случай. Дядька Ерема, узнав о находке, одобрил этакое приобретение.
Словом, как ни упорствовала Ядвига, солдаты исподволь, не спеша собирались в дорогу. За последние две недели у Григория не было приступов. Чтобы проверить выздоровление, курить стал по-настоящему, пробовал бегать до изнеможения, «чтоб кровь в жилах такала», кричать пробовал по-шальному — ничего. Значит, пропал звон, извела его бабка.
Хлеба в том году выспевали рано. Со дня на день ожидалось начало уборки. Дядька Ерема каждый вечер ходил на полосу, проверял колосья, выкручивал их на ладони, на зуб зерно пробовал, а возвратясь, всякий раз сообщал:
— Еще погодим денек-другой.
Натруженное солнышко устало опустилось за лес и надежно спряталось на ночь где-то в чужой западной стороне. Над дремлющими вершинами ветел, над могучими кронами дубов и ясеней вспыхнули трепетные звездочки. А внизу, видимый между кустами дикой акации и терновника, неподвижным зеркалом проглядывался пруд.
Теплынь, тишина, где-то в кустах посвистывают неугомонные ночные пичуги. Осени еще нет, редко заметишь пожелтевший листок. Но вокруг уже витает неповторимый, только этому времени присущий, запах зрелости и увядания.
На мелкой мураве, недалеко от крыльца, ребята расположились чистить винтовки и патроны — грязные они, а кое-где и ржавчиной тронуты. Скоро тут появился и Ерема, присел на чисто вымытую ступеньку крыльца и принялся набивать свою люльку, бережно положив колосок на перила.
— Ну, что, дядька Ерема, еще погодим денек-другой с уборкой-то? — усмехнулся Василий, повторив его ежевечерние слова. — Рожь говорит: колошусь, а мужик: не нагляжусь! Так, что ли?
— Так, Василек, так, — ласково подтвердил Ерема, хитро прищурив глаз, — не нагляжусь! Так бы вот круглый год ходить и глядеть на поле да вдыхать полной грудью его здоровый вековечный дух.
— Ну-ну, — поддакнул Василий, быстро скрутив цигарку и добывая искру с помощью огнива, подаренного перед смертью старым башкирцем. — Занятие это из приятных, да ведь одним — хоть и хлебным — духом сыт не будешь.
— Брось-ка мне огоньку-то, — попросил Ерема и, поймав на лету тлеющую с одного конца тесьму, раскурил трубку и не спеша сообщил: — А убирать, что ж, хоть бы и завтра можно… Только, утром-то дождичек будет, кажись…
— Эт откудова ж такая известия к тебе донеслась? — вопросил с усмешкой Григорий, задрав голову и глядя на чистое небо. — Никакой сыростью вроде бы и не пахнет. Его ведь, дождичка-то, недельки две либо уж три не бывало.
— В лесу много у меня вестников, — опять хитровато прищурился Ерема, шевеля трубкой колючий конец уса. — Ко́сы вон я приготовил. Утром вставай да беги косить, а я спать буду.
— Ой, опять они про хлеб, — вклинилась Ядвига. Видно, все бабьи дела переделала и вышла посидеть с мужиками, пристраиваясь на крылечке рядом с Еремой. — Да велико ли то поле! Я б его одна серпом сжала и зернышка б не уронила.
— Нет, баушка, — возразил Василий, — пособим мы вам, а после того и двинемся.
— Э-э, сыночки! Милые мои хлопчата, да куда ж бы вам двигаться от нашей тихой хаты? Все у нас есть, и немец не досаждает. Живите на здоровье. Не вечно той войне быть. Кончится она, и вы домой возве́рнетесь. Ну, для чего ж вам снова на эти проклятые штыки лезть?!. Что вас отсюда гонят иди туда зовут? Никто ж не знает, где вы теперь есть!