Из офицеров разведкоманды больше всех газового лиха хватил прапорщик Лобов, потому как спал он в ту ночь в землянке один, а дверь настежь распахнутой оставил. Ближайший часовой погиб, другие же не враз вспомнили о нелюбимом взводном… Недельки три в полевом лазарете пролежал, и не раз, может быть, подумал об отношениях со своими солдатами и, конечно, добрые наставления Малова вспомнил.
Но, вернувшись в разведкоманду, не только уроками прежними пренебрег, а сделался еще более мнительным, придирчивым и казался вроде бы перепуганным. Солдаты и злились на него за постоянные придирки, и в то же время жалели его по-своему.
С первых чисел октября резко похолодало, начали перепадать дожди — то затяжные и нудные, то принимались хлестать беспощадно, заливая окопы, и приходилось из них отчерпывать воду. Грязь размесили несусветную. Остервенелая вошь набросилась разом и размножалась моментально, будто из кошеля ее высыпали. Блохи в парной-то сырости завелись. Совсем не стало житья солдатам.
В теплое время с середины шестнадцатого года по временной железнодорожной ветке почти к самым окопам подгоняли банные вагоны, мылись регулярно солдаты. А теперь, видно, и пути размыло — не приезжает баня.
Песни все давно перепели, гармонь надоела, и побаски не на один ряд перемололи. Скучища давила невыносимая. Валяясь в землянке после обеда, Паша Федяев забавлялся как мог:
— Тима, Тимушка, — кричал он, повернувшись на бок, — вошь у меня по спине идет к загривку! Заголи рубаху-то да сними ее, окаянную.
— А може, блоха. Как ты знаешь? — лениво отговаривался Тимофей.
— Да вошь это, — настаивал Паша и судорожно дергал плечами. — По походке слышу, что она, проклятущая! Ну, сними, Христа ради!
За этим занятием и застал их прапорщик Лобов.
— Тьфу, серые скоты! — плюнул и выругался он. — Да вы и сами на эту тварь похожи… Где Петренко?
— С обеда к господину поручику был он вызван, — ответил Василий Рослов, поднимаясь на локте, — да вот пока еще не воротился…
— Вс-ста-ать!!! — завизжал прапорщик, выпучив глаза и ощерив мелкие зубки. — Совсем оскотинились и человеческий облик утратили! — Он задыхался от злобы, захлебывался словами.
Солдаты проворно вскочили с нар, но так как ни на одном из них не было ремня, а Паша стоял в нательной рубахе, не заправленной в брюки, то шаромыжный вид их еще более распалил прапорщика.
— Это не войско, — визжал он, — это стадо скотов! Они с командиром лежа разговаривают! Посмотрите, на кого вы похожи!
Лобов смачно плюнул, так что брызги отлетели в лицо Федяеву, и тот, закрываясь, резко вскинул согнутую руку. Либо этот взмах, показавшийся грозным, либо болезненная брезгливость Лобова ускорили развязку, и, круто повернувшись, он бегом вылетел из землянки…
— Гляди ты, — сердился Паша, возвращаясь на место, — плюется еще, графский выродок! А у самого, поди-ко, завозилась где-нито в непотребном месте, он и взбесился.
— Да откудова ж тебе знать, из каковских он, — возразил Григорий Шлыков и тоже на свое лежбище полез.
— И по рылу знать, что не простых свиней, — не сдавался Паша. — Поручик-то наш тоже ведь не из крестьян — образованный, а слова худого от него не услышишь. Человек!..
Вошел Петренко и, стряхивая с шинели сырость, задержался у порога.
— Слышь, Петренко, — сказал Василий Рослов, — взводный чегой-то по тебе соскучилси.
— А мне он вроде бы ни к чему, — ответил Петренко. — Чего ему надо?
— Да не сказал ничего, — взялся пояснять Григорий Шлыков. — Лаялся тут, как бешеный кобель. Прям того гляди, укусит…
Солдаты наперебой стали пересказывать разговор с Лобовым, а Паша даже пытался изобразить его в лицах. Слушая их, Петренко перестал отряхиваться, повернулся и вышел. Все подумали, что направился он к взводному, поскольку тот его искал, а Петренко, шлепая по грязи, торопился обратно к Малову.
Он только что получил задание от поручика. Сопровождать группу разведчиков в тыл должен Лобов. И хотя не понравилось это Петренко, сразу возразить не посмел, а теперь шел с твердым намерением отказаться от Лобова. Случай в солдатской землянке насторожил Петренко и придал ему решимости.
Малов удивился возвращению Петренко и сразу спросил тревожно:
— Случилось что-нибудь, Антон Василич?
Оставаясь наедине, они с недавних пор называли друг друга по имени-отчеству. Шли к этому долго и осторожно, зато теперь каждый знал о другом главное: общая идея связала их накрепко. Малов не состоял ни в какой партии, но, хорошо зная обстановку в стране, он трепетно ждал перемен и силился понять, на чьей стороне большая человеческая правда, за кем пойдет народ и как это все, образуется в итоге. Открытая печать не давала ответов на такие вопросы. Первый подпольный листок совершенно неожиданно обнаружился в газетах, подаренных знакомым журналистом. Это было странно. И, несмотря на то, что с Петренко теперь объяснились, тот первый случай так и остался загадкой.