— Кажись, разводящие это, часовых меняют, — понял Василий. — Ты во все глаза гляди, Гриша. Надо бы их посчитать как-то.
— И так уж во все гляжу, да всего-то их два у меня.
Часового сменили. Ветром оттуда доносило негромкие слова команды, но уходили немецкие солдаты друг за другом, сливаясь в общее пятно. Пришлось еще подождать. И, когда развод шел к середине моста, тут все разглядели.
— Пятеро их топает, — убежденно сказал Григорий.
— Вижу и я, что пятеро… Разводящий не в счет. Остается четыре часовых. Так?
— Так.
— Стало быть, за речкой поста нету, — повеселел Василий и тут же сник. — А ведь чтобы нам уцелеть и дело делать, хошь не хошь, а придется этого, ближнего… Да надо поколь погодить: пущай развод закончится.
— А как подобраться к ему?
— Об том вот подумать надоть…
Показалось, долго лежали. На мокрой земле совсем холодно стало. Ушли за куст, попрыгали, там, потолкались — заходила кровушка по жилушкам, потеплело в середке.
Дождь снова начал усиливаться, и тьма навалилась кромешная, ветер хлестал немилосердно.
— Вот чего, Гриша, — живо сказал Василий, словно догадавшись о чем-то, — переведи-ка сюда лошадей поближе. Вот за эти кусты. А я тут за им понаблюдаю.
Глядя вслед Григорию, Василий удивился и обрадовался: тот исчез буквально в десяти шагах, будто растворился во тьме. А когда вернулся за куст, то и часового не смог разглядеть.
Сгоряча зашагал в рост навстречу тугому черному ветру, но вовремя спохватился, лег и — где по-пластунски, где на четвереньках — заспешил вперед. Ни сырости травы, ни дождя он не чувствовал. Его охватил какой-то звериный трепет. Наверное, так вот и хищник трепещет, когда подкрадывается к опасной добыче, способной защитить себя.
Он полз, казалось, уже долго, а часовой все не показывался. Вдруг впереди и чуть слева услышал едва уловимые, глухие хлопки. Затаился и через минуту разглядел, что часовой ходит по небольшому кругу и хлопает руками, схлестывая их крест-накрест, чтобы согреться. Винтовка висит у него на левом плече, воротник у шинели поднят.
Василий спружинился весь, сжался и, дождавшись, когда часовой повернулся к нему спиной, рванулся, кажется, не задевая земли, на ходу выдернул шашку из ножен и… Немец успел все-таки повернуться, воздуху вдохнуть успел, но крикнуть не успел… Голова у него неловко свернулась и ударилась о ствол винтовки. И упал он не враз, а будто подумав сначала.
Вытерев шашку о траву, потом еще полою шинели, Василий сунул ее в ножны и пустился в обратный путь. Он успел заметить, что отсюда даже кустов-то отдельных не видно — кажутся они сплошной бесформенной, размытой полосой. Вернулся к своему кусту, обошел его — нет Григория. Как так? Пригляделся, рукой пощупал даже — здесь примята трава, и куст, стало быть, тот самый.
Подождал с минуту, негромко протяжно свистнул, и тут прямо на него выскочил Григорий.
— Ждешь?
— Жду. Пошли скорей к лошадям.
— Чего ты надумал?
— Поторопиться надо, Гриша, поторопиться дело сделать до нового развода.
Лошади были совсем рядом, и Василий начал раздеваться.
— Ты чего это? — удивился Григорий. — А часовой?
— Забирай мои тряпки да гляди не растеряй. А часовой помолчит поколь — мы с им уговорились.
— Уговорил, что ль? — еще больше удивился Григорий.
— Уговорил… Давай шашки взрывные.
Оставшись в чем мать родила, Василий стал привязывать себе на плечи взрывные шашки, обернутые брезентом. Разгоряченный делом, до крайности взволнованный и напряженный весь, он не обращал внимания на холодные потоки.
— Дожжик-то какой принялси, — с великим состраданием сетовал Григорий, глядя на белую наготу друга и помогая ему снаряжаться.
— Голому потоп не страшен, — возразил Василий. — А для нас чем хуже сверху, тем лучше снизу… Отпусти-ка чуть правый ремень: под мышкой жмет шибко.
Проверив, хорошо ли держатся на плечах шашки, Василий торопливо перекрестился и пошел к реке. Ледяная вода обожгла все тело, но в то же время, погрузившись в нее, он почувствовал себя уютнее, потому как ветром здесь не доставало. Речка оказалась неглубокой и небыстрой. Двигаясь по руслу против течения, можно было не плыть, а идти по дну, вернее, грудь у него была в воде по самую шею, и он легонько работал руками, а ногами упирался в дно. Подвигался споро.
Однако, едва перевалив половину пути, с тревогой почувствовал, как немеет правая нога чуть пониже того места, где побывал германский штык. А тут, уже на подходе к мосту, увидел он темную фигуру часового и стал прятаться под воду, высовываясь лишь для того, чтобы хватить воздуха.