— И отпуск наш притормозили из-за всего вот этого, — добавил Григорий.
— Все в мире свершается по промыслу божьему, — вещал с трибуны уже полковой священник, — по его же воле и царь отринут. Все сущее на земле воле господней подвластно, потому призываю вас пещись о спасении души, подумайте о вечности, ниспосланной богом душе каждого. Все мы лишь гости в сем тленном мире, потому животы наши в руце господней. Никакие железы вражеские не сокрушат вас, коли то не угодно богу единому. Да сохранит вас всевышний, да примет в царствие небесное богу приверженных!
Его почти никто не слушал, но, когда закончил, тоже хлопали ему солдаты. Священника сменил генерал, начальник дивизии.
— Братцы солдаты! — сказал он. — К вам обращаюсь я, доблестные воины! Великий русский народ дал родине свободу, а русская армия должна дать ей победу! Народная революция принесла России свободу, отныне она стала свободным демократическим государством, а потому должна оставаться могущественной как никогда. Всякая зависимость от кого бы то ни было несовместима с полной свободой внутри государства. А для этого необходимо довести войну до победного конца! Россия непременно должна овладеть Дарданеллами. Вместе с союзниками мы непременно разобьем нашего заклятого врага — Германию, поделим его территорию — вот тогда наступит всеобщий мир и полная свобода, плодами которой может воспользоваться каждый. Да поможет нам бог!
Темные солдаты, не понимая что к чему, хлопали на радостях и генералу, звавшему их на бесконечную и бессмысленную бойню. После него выскочил на трибуну Петренко, будто пружиной выброшенный. С самого начала отбился он от своих и был, видимо, где-то там, в центре.
— Вот бог вам пусть и помогает! — зло выкрикнул он, как бы продолжая разговор с генералом. — Но воевать-то вы не бога — солдата посылаете, а мне ваши Дарданеллы не нужны! И спросите любого солдата — никому они не нужны. Господину генералу и господам офицерам нужны — вот пусть сами за те далекие проливы и воюют! А мне, солдату, и в Германии делать нечего. И не надо так далеко искать врага — вот он, здесь наш враг! — Петренко указал за тыльную сторону трибуны, где кучкой стояли все штабные офицеры. — А немецкий солдат — такой же рабочий и крестьянин, как мы. Нам с ним делить нечего. Что у меня, что у него ничего нет. С солдатами немецкими нам надо мириться, брататься надо! Долой войну!
Ох, и разодрали бы на клочки этого серого оратора офицеры, так ведь только что была объявлена свобода слова, печати, собраний, к тому же насмерть глушил несмолкающий, могучий грохот солдатских аплодисментов, и офицерам оставалось беспомощно зеленеть лицами.
Выступали и другие солдаты. Все требовали мира, прекращения войны. Здесь вдруг наружу стало выплескиваться то, что годами копилось в солдатских душах, кипело и таилось там до времени. Начальству, привыкшему видеть солдатскую покорность, казалось, что тут на глазах начинается бунт. Некоторые офицеры пытались сгладить углы генеральской речи, но, призывая, в сущности, к тому же, еще более подливали масла в огонь.
Митинг затянулся, страсти разгорались. Урезонил всех и как-то уравновесил настроения поручик Малов.
— Братцы солдаты! — сказал он. — Дорогие мои соотечественники! — От этого и солдатам потеплее сделалось, и офицеров тронуло. — Сегодня мы узнали, что в России, наконец, совершилась народная демократическая революция. Низложен Николай Кровавый, как его называл народ. Но ведь это не значит, что Россия перестала существовать. Власть перешла к Временному правительству, а в его программе ничего не говорится ни о продолжении войны, ни о прекращении ее. Для чего же нам спорить о том, что пока не приобрело ясности? Несомненно одно: никакое государство, в том числе и демократическое, не может существовать без армии. Что же это выйдет, если от своего царя мы освободились, а немецкому кайзеру сдадим позиции и окажемся под иноземным гнетом? Я думаю, среди присутствующих не найдется ни одного, кто бы согласился пойти под власть Вильгельма!
— Нет! Нет! — кричали солдаты. — Таких нету!
— Полагаю, что у всех у нас есть сегодня прекрасный повод порадоваться случившемуся, а для решения других вопросов, затронутых здесь, у нас еще будет время. Да здравствует свободная Россия!
Дипломатическая речь Малова приглушила страсти обеих сторон. Многие офицеры по-своему поняли и оценили, восприняв ее как хитрость на пути к завоеванию солдатских сердец. Но поручик говорил от всей души, без лукавства. Он твердо верил тогда, что Временное правительство, если оно намерено удержать власть, должно выполнить волю большинства народа, хотя бы и вопреки собственному желанию. А в «Программе первого общественного комитета» о войне и мире действительно не было сказано ни слова.