«Невинная луна». Шерил хорошо помнила книгу в синей обложке, которая стояла на почётной верхней полке в их доме. Отцу она была особенна дорога потому, что была одной из двух его книг, написанных до смерти матери. Шерил иной раз видела, возвращаясь домой, как отец сидит, раскрыв книгу на коленях, но не читает, а просто смотрит на страницы, будто каждая из них превратилась в далёкую белоснежную туннель. И каждый раз в глазах стояли слёзы, скупые, но горькие. Из-за этого она ненавидела «Невинную луну». Книга стала для маленькой Хизер символом печали и потаённого зла – призраком прошлых лет, заключённым в синий переплёт. Насколько она помнила, она ни разу не прикасалась к этой книге, не говоря уже о том, чтобы читать. … а вот Колин прочитал. Она подумала – это неправильно, когда какой-то сумасшедший недоумок за чашкой чая перелистывает страницы, куда отец некогда вложил всю горечь и обиду из-за болезни матери. Всё равно что украл частичку жизни…
«1». Уже скоро… И ряды деревьев потихоньку размыкают свой насыщенный строй.
– Да ладно тебе, Шерил, – хмуро сказал Колин. – Почему ты не хочешь разговаривать?.. Я что, изверг какой-нибудь? Разве я намеренно причиняю тебе боль? Я же просто хочу… хочу, чтобы всё было правильно. Ну же, Шерил.
Она ничего не сказала. Странное, гудящее ощущение заполонило её. Шерил поняла, что вот-вот она ворвётся на территорию города, от которого напрасно скрывалась два года. Cлучилось это совсем не так, как она хотела, но суть дела не менялась. Нескончаемая белесая линия вела в Тихий Холм.
Вот он. Прямоугольный металлический щит, обезображенный тёмно-коричневыми потёками. Карусель и улыбающееся солнце над сворой детишек. Белоснежные улыбки карусельных лошадок скосила ржавчина, пробивающаяся сквозь краску. Когда-то весёлая картина теперь навевала жуть. Шерил впилась взглядом в убористую надпись под щитом: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ТИХИЙ ХОЛМ, ЛУЧШИЙ ГОРОД НОВОЙ АНГЛИИ. НАСЕЛЕНИЕ -…». Выдвижная ниша, цифры на которой должны были меняться каждый год, пустовала.
– Приехали, – радостно сообщил Колин.
Дорога стала шире, по обе стороны появились ограждения, не дающие машинам съехать вниз. Лес ещё продолжался, но Шерил знала: несколько сотен футов, и «додж» выедет на обозревательную площадку с видом на озеро. В прошлый раз в округе висел туман, и им с Дугласом так и не удалось полюбоваться на гладь воды. Впрочем, не сильно и хотелось.
Кстати, а почему сегодня совсем нет тумана? Шерил с тревогой посмотрела на боковое окно, но увидела там лишь чистую, прозрачную темноту и последний вечерний свет, угасающий над армией деревьев. Никакого тумана.
Колин сбросил скорость, сворачивая направо, где успела появиться заветная площадка. Она ни в чём не изменилась: та же самая серая балюстрада у края, и стены туалета испещрены надписями цветным маркером. Полутьма брала своё – очертания предметов на асфальтовом прямоугольнике расплывались, потихоньку меняя формы. А может, содержание тоже.
Колин припарковал машину у самого края, так, что из кабины был виден блеск волн озера, прокатывающихся под лёгким ветерком.
– Я сейчас вернусь, – сказал он со смущением. – А тебе придётся немного потерпеть. Извини.
Шерил не ответила. Колин не спешил выходить из кабины: он уставился на неё с каким-то неудобным, прожигающим насквозь интересом. При иных обстоятельствах она бы шутливо возмутилась: «Что такое, у меня нос не на том месте?», – но сейчас сочла за благо проигнорировать этот болезненный взгляд.
– Как же я люблю тебя, – прошептал Колин наконец голосом, от которого она снова ощутила острое дуновение ужаса. В голосе не было ничего особенного… только нежность и любовь, как бывало в лучшие моменты их пребывания вместе. И это было страшнее всего – Колин всегда был таким, с первого дня их знакомства, а она не замечала. Не замечала излишне рьяных попыток удержать её возле себя, его параноидального беспокойства.
Как же я люблю тебя.
Не обижайся, я вовсе не пытаюсь контролировать твои шаги, но…
Но помни, близок день, когда я совершу страшную месть.
И этот день настал, не так ли? День, когда он сможет присвоить её себе, как одну из своих роскошных вещичек, подаренных богатыми родителями. Только затем, чтобы она никому не досталась – лишь ему…
Колин скрылся в темноте. Шерил вяло задвигала руками, которые окончательно онемели. Липкая лента, столь хорошо растягивающаяся в фильмах, даруя героям шанс на спасение, на деле оказалась не слабее стальных прутьев. Интересно, об этом-то Колин откуда узнал?.. Шерил устало вскинула голову, посмотрела на лампу, освещающую салон. И обречённо подумала: Я проиграла. Больше меня ничто не спасёт. Ничто.
Неудобство, невысказанность, так раздражавшие Колина, никуда не ушли, даже когда он ступил в тёмную прохладу туалета. Здесь никто давно не был, но кислый запах ещё не выветрился из стен. Вкупе с прогорклым ароматом затхлости и заброшенности это создавало странное ощущение, в чём-то возвращающее его в детские года.
Справив нужду, Колин подошёл к зеркалу, который в отсутствие света казался тёмным прямоугольником. Покрутил заржавевший кран над раковиной (тот пронзительно заскрипел, заставив его поморщиться), но, конечно, воды не было и в помине. Так что Колин просто стоял, глядя на место, где при лучшем освещении мог быть он сам, отражённый на пыльной поверхности. Может быть, оно и к лучшему. Может, ему не нужно видеть себя сейчас…
Он поднял руку и коснулся пальцами правой стороны шеи, словно желая убедиться в своем существовании. Горячая жилка артерии то появлялась, то исчезала.
Сегодня, подумал он. Сегодня Шерил станет его частью навека. И ему не нужно будет больше бояться потерять её. Как можно потерять то, что всегда с тобой?.. Предвкушение приносило трепет, смешанный со страхом. Приходилось глубоко вдыхать неприятно пахнущий воздух, чтобы сердце не выскочило из груди в сумасшедшем ударе.
Она будет моей.
Нет, сказал кто-то в голове с отвратительной убеждённостью. Всё выглядит не совсем так, дружище. Ты просто собираешься её убить, вот и всё.
Он отпрянул назад от зеркала.
Не убить. Всего лишь позволить слиться со мной. Чтобы мы всегда были вмес…
Ну да, все эти россказни. Ты талдычишь эту чушь каждую ночь.
В этом беспощадном голосе явственно проступали язвительно-ироничные интонации, которые появлялись иной раз у Шерил, когда она бывала особенно недовольна.
Я не сделаю ей больно. Всё будет лучшим образом. И потом, я же ДЕЙСТВИТЕЛЬНО люблю её. Ты знаешь.
Знаю уж, да. Будь уверен.
В глубине чёрных простор зеркала что-то мелькнуло; какое-то неощутимое, мимолётное движение. Колин, чьи нервы давно находились на острие, резко оглянулся, но не увидел ничего, кроме липкой темноты, заточенной между стенами туалета. Он опять посмотрел на зеркало. На этот раз там всё осталось спокойным, но облегчения это не принесло. Колин был уверен, что видел это шевеление. Будто в туалете был кто-то помимо него, кто-то, прятавшийся всё время, таясь и выжидая…
Глупости. Боже мой, какие глупости. Если дело и дальше пойдёт так, то всё кончится нервным срывом, и только. Ему нужно держать себя в руках. Ведь нынче великая ночь, и этот пустой город сегодня ночью его город. Вернее, их… с Шерил.
Но что-то было не так. Колин опять начал всеми порами тела чувствовать это. Дело не в нём. Дело во всём, что его окружает – в необычной, слишком тихой песне ночного леса, в озере, которое меланхолично плещется там, внизу, в Шерил, в чьих глазах он в какой-то момент увидел знание чего-то такого, о чём не знает он. Колин почти испугался, почти отступил, когда на её губах появилась эта пугающая усмешка, отдающая злобным торжеством. Всего лишь миг…
– Всё будет хорошо, – сообщил Колин невидимому двойнику в зеркале. – Слышишь, парень? Всё будет о’кей.