Например, черноволосую сестру, которая терпеливо ждала её ответа, ничем не выказывая рвущее её на клочки волнение.
– Да, – ответила Шерил, нарушив это затянувшееся молчание, подводя черту под всем, что было в прошлой жизни. – Надолго.
И, словно город облегчённо выдохнул в едином порыве, всё вокруг пришло в движение: туман, клубящийся в прозрачном воздухе, снег, за время её раздумий повисший между небом и землёй, даже дома, в которых никто не жил. Всё ожило, потянулось к ней в безмолвной благодарности, признало в ней свою хозяйку. Тихий Холм после стольких бесцельных лет снова стал её городом.
Алесса улыбнулась удивительной, лучистой улыбкой, которая, Шерил была убеждена, никогда раньше не появлялась на её лице. Но она должна была спросить, и она спросила:
– Ты уверена? Если тебе так будет лучше, то уходи. Я хочу, чтобы ты была счастлива…
Шерил знала, о чём Алесса хотела её предупредить – Тихий Холм, в сущности, должен был стать для них обеих не чем иным, как темницей, пределы которых они не имели права покинуть. Впрочем, она ещё могла тешить себя иллюзией того, что может уйти из города при первом же желании… в отличие от Алессы, чьё пребывание в этом тихом, слишком тихом обиталище духов длилось не первый десяток лет.
Но я всё равно с детства жила в ограждении от всего мира, подумала она. И сейчас живу так же, потому что иначе уже не могу. А здесь… здесь я хотя бы смогу быть счастлива.
Она слишком долго была несчастлива, чтобы оттолкнуть это просто так.
Ты уверена?
– Да, – вслух сказала Шерил. Опустив глаза, увидела, что правый сапожок касается розовой линии десятого квадрата.
Все «классы» позади… я закончила этот путь.
– Я рада, – сказала Алесса, подходя к ней вплотную и протягивая руку. Шерил долю секунды видела через худую ладонь девушки розовую линию на асфальте, но когда кисть коснулась её руки, она уже была тёплой и осязаемой. Настоящей.
Неужели я тоже такая? Отголосок страха растворился в молочном тумане, как дым. Пусть, пусть она уже такая… главное, что нет больше преград, и они вместе. Шерил бережно сжала руку Алессы. Они пошли вдоль пустой улицы вперёд, туда, где высился маяк на озере и начинался Старый Тихий Холм с заснеженными улицами.
– Ознакомишь меня с городом? – спросила Шерил. – Признаться, я до сих пор не имею ни малейшего понятия, что здесь где.
– Конечно, – Алесса кивнула, стряхивая снежинки с воротника. – Думаю, лучше начать с моего… с нашего дома. Ты не была там?
– Не была, – призналась Шерил.
– Детская комната хорошо сохранилась, я постаралась… Да и вообще весь дом крепко стоит. Я обычно провожу время там, у себя. Знаешь, несмотря на всё прошлое, мне там как-то уютно. Осмотришься – может, тоже решишь обосноваться там…
– Да, – сказала Шерил, – думаю, это будет неплохое начало.
Они пошли дальше, не отпуская ладоней друг друга, не оглядываясь назад. Снег уже валил во всю мощь, и вскоре рисунки на асфальте исчезли под белой шалью, бесшумно покрывающей Тихий Холм.
Глава 25
Проходит год, потом другой, потом ещё… Они сменяются иногда быстро, иногда медленно, неотвратимо несут мир вперёд, меняя его облик, оставляя позади прошлые дни. И сегодняшние города порой совершенно не те, что были вчера.
Впрочем, есть один город, над которым время не властно. Он стоит в отдалении от всех остальных, спрятавшись за грядой леса, закутавшись в густой белый туман. Время бежит мимо него, обходя стороной, лишь слегка задевая город краешками крыльев. Тогда город вздрагивает, выплывая из дремоты – в такие моменты кое-где обваливается обветшавшая крыша или крошится стекло окна под морозом. Город снова уходит в беспокойный сон, ничего не говоря, ничем не выказав своё недовольство.
Иногда в городе появляются люди. Обычно они приходят в одиночестве и исчезают в белесом тумане, боязливо оглядываясь. В их глазах горит искра безумной надежды. Большинство людей не возвращается из странного тумана, навсегда теряясь в молчаливых кварталах и тёмных катакомбах. Те, кто возвращаются, выглядят совсем иначе, чем когда входили в город. Они уже не смотрят по сторонам – идут спокойно, глядя вперёд, и зрачки уже не хранят тот таинственный свет, что прежде. Люди уходят из Тихого Холма, чтобы никогда, никому, ни при каких обстоятельствах не рассказывать то, что они пережили в этом городе. Они не рассказывают, каких невообразимых существ таит в себе туман, не рассказывают об ужасе, который живёт в этом сонном городишке. Они не рассказывают, как им им казалось, что там, в глубинах тумана, они слышат далёкий цокот чьих-то шагов – цок-цок, цок-цок, ровно две пары ног, – и звонкий девичий смех. Но только они пытались прислушаться, как звуки становились тише и исчезали вовсе, превратившись в плеск волн озера Толука.
Хотя, может быть, это им только казалось…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Эту повесть с полным правом можно назвать навеянной серией альбомов Broken Notes, которая, в свою очередь, навеяна творчеством Акиры Ямаоки, небезызвестного поклонникам Silent Hill. У меня (как, наверное, у многих других) сложилась привычка во время прослушивания любимой музыки невольно складывать в голове различные образы – чем больше нравится музыка, тем картины красочнее. Из скопления таких образов и вытекла повесть.
Кладкой, основой всего, послужили композиции Return to Sanity и Life Eclipsed из альбома Broken Notes Melancholy, а также трек Crimson Paintings из альбома Broken Notes Intermission Volume 2. Пожалуй, самое большое влияние на повесть оказала первая композиция – с самого начала в голове возникла яркая картина пустынной, заброшенной церкви и длинного ряда пыльных кресел. Затмевая интерьер, из широко распахнутой двустворчатой дверцы льётся зернистый молочный свет. Посреди этого почти небесного сияния в проёме двери стоит Хизер, немного повзрослевшая, но всё та же самая. В глазах у неё удивление, грусть, тоска по безвозвратно ушедшим временам и – самое главное – радость. Она вернулась в родной город, как ей и было предписано… Вся картина излучает смирение и умиротворение.
В отличие от этого, Life Eclipsed создала мысленный образ не сразу. Скорее, она взяла особым настроением, которое неизменно появлялось при прослушивании – настроением позднелетнего дня, синего неба и идиллического горного пейзажа, нарушаемое надвигающейся темнотой. Коричневое закопчённое стекло – сквозь него желтеет тусклый диск солнца, постепенно приобретающий ущерб с правого края. Затмение жизни, момент истины… Если человек и должен принять переломное решение, то именно в этот миг – миг тишины.
Crimson Paintings – композиция спокойная, создающая тоже вполне чёткую картину, почти как мини-фильм. Сначала – серый шероховатый асфальт, на котором видны детские классики, нарисованные голубым и розовым мелками. Потом камера смещается вверх, и в обзор попадает хмурое небо, низвергающее мириады свежих снежинок, которые тихо заметают город. И посреди снегопада, над нарисованными классиками, стоят Хизер и Алесса. Просто стоят и негромко разговаривают – не кричат друг на друга, не пытаются убить. Кажется, на губах обеих девушек играет светлая улыбка. И заключительный кадр: снежинки, застревающие в волосах Хизер, придавая им непыльную седину.
Каркас был именно таким. Всё остальное – лишь интермедия между ключевыми образами, мостик, перекинутый с одного хребта на другой. Зачем я написал это послесовие – затем, что хочу вас попросить: послушайте как-нибудь эту музыку. Если повесть вам понравилась, то композиции послужат интересным дополнением. А если вам моё творение не понравилось, то, я надеюсь, первоисточники передадут желаемое настроение лучше, чем это смог сделать я.
Спасибо вам.
Георгий Старков с. Соттинцы – г. Якутск 19 августа 2006 г. – 8 октября 2006 г.