- Но Бог, выращенный ненавистью, никогда не создаст Рай! – выкрикнула Хизер. Она не надеялась отговорить эту безумную женщину, но... нужно было сказать ей, что она думает, а не безропотно воспринимать её проповеди.
- Счастливые иногда бывают такими жестокими, - Клаудия горько вздохнула. – Тебе ли это не знать, Алесса? Тяжело поверить, что счастье может брать свои корни из боли? Почему ты так рьяно цепляешься за этот несправедливый мир? Ты же знаешь, избавить тебя от страданий может только Бог, которого ты родишь.
Хизер вспомнила маленькую Клаудию, хнычущую у неё на руке, и красный бубновый туз, который она сжимала в мокрой ладони. Она проиграла, и это было несправедливо, потому что Клаудия никогда не умела играть в отличие от Алессы, берущей в руки колоду каждый день. Несправедливость. И те тумаки, которые отвешивал ей отец каждый раз, когда ему вздумается – так, ни за что. Слепота мира окружала девочек с первых минут жизни, и каждая из них нашла свой путь избавиться от неё. Одна создала свой мир и ушла в неё, погрузив город в белесый ночной туман. Другая уверовала в нелепого рафинированного Бога, который когда-нибудь явится в её дом и поставит всех на место. Как они похожи, Алесса и Клаудия...
Но только дороги обеих были обагрены кровью. Прежде всего – кровью её отца. Её, Хизер, отца. Кровью, которая требовала мести.
- И тебя Он тоже спасёт? – спросила Хизер, почему-то улыбаясь. – И меня спасёт? Счастливый конец, да?
Она живо представила, как всё примерно это будет выглядеть, и бросила – уверенно и жёстко:
- Уж лучше я пойду в ад.
Клаудия помрачнела; кажется, она вовсе не услышала её последнее предложение. Руки было задрожали, но она остановила их одним властным усилием. Но Хизер почувствовала, как не имеющая брешей защита жрицы дала трещину и из-под покрова веры выглянули страх и заплесневелое отчаяние.
- Нет, Он меня не спасёт, - Клаудия говорила мёртвым ватным голосом; слепая вера сошла с её тона. – Но это неважно. Алесса, дорогая...
Она воздела руки к ней, и Хизер отшатнулась. Посмотрев на лицо Клаудии, она с удивлением заметила на её глазах набухающие капли слезинок.
- За те страдания, что я причинила тебе, я не хочу милости. Даже если я действовала во имя спасения человечества, это не оправдывает те грехи, которые лежат на моей душе.
Клаудия замолчала, уставившись в ржавый пол церкви. Хизер не находила, что говорить и что делать. Вроде бы она зря теряет время на беседу с Клаудией, в то время как момент рождения Бога неотвратимо приближается. Когда она вспомнила отца, внутри живота прокатилась горькая волна, заставившая её чуть согнуться. Так что делать? Что?!
- Я посмела взять на себя самонадеянность приблизить день Его прихода, - Клаудия говорила сама с собой, отрешённая от всего. – Все жертвы, которые я поднесла для этого... они мои грехи.
Где-то далеко над молельней гулко ударил колокол. Один раз. Только один, но обе женщины почувствовали: началось. И в душу обеих закрался страх перед неизвестным.
Клаудия хотела что-то сказать, но тут – невероятно – Винсент, умерший несколько минут назад, вдруг ожил и разлепил засохшие губы, выдув красную пузырь, лопнувшую с омерзительным хлюпаньем:
- Если ты... виновата... то почему бы тебе не пойти в свой пресловутый ад?
Губы Винсента скривились в гримасе боли. Из-за этого создавалось жуткое впечатление, что он озорно улыбается сквозь окровавленные зубы. Глаза были полуприкрыты и смотрели вверх, где стояла ни живая ни мёртвая Хизер.
- Хизер... Печать... Используй Печать!
Печать!
Хизер засунула руку в карман, безоговорочно подчиняясь вырывающемуся из губ Винсента команде. Сначала она подумала, что где-то просеяла драгоценный реквизит. Пальцы опускались глубже в карман, ещё... пусто... нет, вот краешек диска. Лежит на месте. Хизер вытащила печать и с замешательством посмотрела на нарисованный красный треугольник. Ничего не происходило. Но это не помешало Клаудии ахнуть:
- Печать Метатрона?
На этот раз Винсент рассмеялся по-настоящему, забивая кулаками по полу:
- Конец... твоим глупым... мечтам!
Он зашёлся в кашле, изо рта вытекла струйка крови. Винсент замолчал и закрыл глаза полностью, плотно сжимая губы. Но кровь всё шла и шла, наполняя рот...
Хизер протянула ладонь вперёд, давая свободу силе Печати. Давай, действуй! Она так хотела этого, что ей показалось, будто диск действительно засверкал на ладони всеми цветами радуги. Но это был только обман зрения от отражений свеч. Диск лежал в руке мёртвым бесполезным грузом. Клаудия уже оправилась от неожиданности:
- Ой, да это же просто какой-то мусор, и всё. Что, по-твоему, можно им сделать?.. Мой отец всегда верил во всякую чушь, хоть и считал себя главным верующим. Ты набрался своих нелепых предрассудков от него, не так ли, Винсент? Думал, что этим можно убить Бога?
Винсент вновь поднял веки и потрясённо уставился на Клаудию. Остекленевшие от боли зелёные глаза извергали бессильную ярость и недоумение. Он выплюнул вместе с брызгами крови последнее слово:
- Что?!
Не может быть, это ошибка, какого чёрта, так было написано в той книге, Печать...
Клаудия присела около него на корточки. Теперь он видел её ненавистное лицо, которое белело прямо над ним. И он ничего не мог делать, не мог даже пошевелить пальцами. Контуры лица расползались в нечёткое пятно.
- Ты жалок, Винсент, - Клаудия схватилась за рукоятку ножа обеими руками и подняла высоко над собой. Но Винсент этого не видел. Он не мог отвести взгляда с её лица. Дыхание участилось – у раненого начиналась агония. И короткий взмах ножа милосердно сократил последние минуты боли.
Вечно жить не получилось...
Когда Винсент затих окончательно, до хруста позвонков запрокинув голову назад, Клаудия тяжело встала с колен. Нож остался торчать из груди бывшего священника культа Тихого Холма. Склонив голову над его бренным телом, она едва слышно прошептала:
- Но Бог любит даже тебя.
Взгляд женщины беспорядочно метался по стенам молельни – от стен к алтарю, от алтаря к потолку. Наконец, он остановился на побледневшей девушке. Та уже едва стояла на ногах, сгибаясь пополам от нарастающей заключительной боли в животе. Глаза, удивлённые и неверящие, смотрели на жрицу. Страх и ненависть. Как раз то, что сейчас нужно. Клаудия мягко улыбнулась ей:
- Теперь, Алесса, больше некуда бежать.
Диск из слоновой кости выскользнул из слабеющих пальцев и со стуком покатился куда-то в угол.
глава 25
На куполе церкви колокол ударил второй раз, и этот гулкий звук взорвал молельню брызгами крови. Хизер не сдержалась и закричала в голос, когда её глаза залила дымящаяся кровавая пелена, а в ушах зазвенело приближающееся горловое пение. Сотни голосов сливались в один подобно тому, как дождевые капли образуют хлещущий ливень. Хизер узнала, что это за песнь... теперь знала. Древняя молитва во имя воскрешения Бога, в хвалу Его деяниям и во славу Богоматери, подарившей свою жизнь Богу.
Время пришло.
- Нет! – закричала она, протестуя, требуя, умоляя отдать ей ещё немного времени. – Нет...
- Признай это, Алесса, - Клаудию она не видела, хотя та стояла совсем рядом. – Просто признай, и боль исчезнет.
Чужие когтистые пальцы впились в живот изнутри, раздирая внутренние органы, чтобы пробить себе путь наружу. Хизер упала на колени, схватилась за живот и мучительно застонала. В желудке словно бурлил свежезаваренный кипяток, и оттуда он растекался по жилам. Проходи! Это всегда проходило... ну же! Боль не стихала. Существо в животе увеличивалось, раскрывалось, как коронка макового цветка, вбирая в себя её жизненные силы. Хизер качнулась, стоя на коленях, и стала валиться вперёд, на пол. Неимоверным усилием она выбросила окаменевшие руки вперёд и опёрлась ими о пол. Она увидела, что кожа на кисти идёт уродливыми шевелящимися буграми, постепенная приобретая цвет заката в красной пустыне. Из человеческой плоти рука трансформировалась в нечто склизлое и кровавое, то, что произрастало не от мира сего.