— Кто травит?
— А хер его знает. Мало ли всяких.
— Какие проявления в основном у больных? — проснулся в Илье медик.
— Так в том то и дело, что у всех одинаковые. Заторможенность, апатия, потеря в ориентации — как будто у всех одновременно аутизм с даунизмом начался. И самое интересное в том, что почти все наши урки слегли. Всем больным стало хуже. А еще знаешь что?
— Ну? — насторожился Илья.
— Оля, медсестра, которую проклял Матвей, не вышла на работу. Муж говорит, что заболела ангиной. Разговаривать не может.
Санитары замолчали. Илья попытался осмыслить ситуацию и пришел к выводу, что ни о чем подобном ему слышать не приходилось. На Олю ему было плевать, даже если у нее язык отсох. Илью беспокоила эпидемия.
Почти все пациенты расселись под мокрыми от дождя стенами прогулочного дворика и не проявляли интереса к окружающему. Некоторые, вяло и бесцельно бродили от стены к стене, иногда, сталкиваясь друг с другом, они поднимали удивленные лица. Только небольшая кучка пациентов сидела в углу двора и оживленно беседовала. Илья пошел к ним. Заметив санитара, пациенты замолчали. Матвей внимательно изучал лицо Ильи.
— Как самочувствие? — спросил Илья, обращаясь ко всем одновременно.
— Нам то что? — пожал плечами Гриша. — Нам по барабану.
— Вот и началось, доктор, — сказал Матвей.
— Что началось?
— А вы не видите? — удивился Матвей. — Это только начало. Скоро совсем капец настанет. Илья почувствовал такую уверенность в предсказании Матвея, что ему стало не по себе.
— Конец света начинается, Илья, — пробасил Поп и перекрестился, посмотрев на небо.
— То, что вверху, то и внизу, — добавил Философ.
Илью окрикнул Артем — надо было встречать нового пациента. Закованный в наручники молодой растрепанный парень рвался из рук двоих полицейских. «Вы все зомби!» — кричал он, брызгая слюной из перекошенного рта. Парень грязно матерился и пытался пнуть ногой кого-то из полицейских. Дежурный врач подошел сзади с наполненным прозрачной жидкостью шприцем. Полицейские заломили больному руки в плечевых суставах, он вскрикнул от резкой боли и согнулся пополам. Доктор быстро приблизился и, через ткань джинсов, ввел иглу в ягодицу. Илья поднял с койки, стоявшей в коридоре, ошалевшего больного. Полицейские расстегнули наручники и прижали коленями все еще сопротивляющегося парня к сетке кровати. Илья продел скрученную простыню под мышками парня и туго притянул его грудь к раме койки. Потом полосками брезента привязал ему руки к перекладинам, стянув их на кистях и в сгибе локтей. Доктор держал парня за ноги. Илья снял с пациента кроссовки и плотно привязал ноги к железной спинке. «Вы все зомби!» — не успокаивался парень.
— Что случилось? — спросил врач полицейских.
— Взбесился, придурок, — тяжело дыша, ответил сержант. — В баре начал кидать мороженое в людей. Залез на кухню, достал посудину с мороженым и швырял его по всему бару. Потом мы приехали — начал драться и кричать, что мы все зомби, а он один — человек.
Сержант замахнулся на парня, Илья встал между койкой и полицейским.
— Спасибо, сержант, — сказал Илья.
Полицейский пару секунд смотрел в глаза Ильи, потом развернулся и пошел к выходу из отделения. Артур заводил одних пациентов в палаты и сразу выводил других на прогулку. В коридоре возникла толчея. Сержант с ожесточением растолкал больных и грохнул за собой железной дверью, пациенты испуганно замерли.
Илья остался дежурить в отделении один. Артур выгуливал больных в дворике. Доктор скрылся в своем кабинете вместе с медсестрой — наверное, хотели обсудить создавшуюся в больнице обстановку. Вторая медсестра Оля, проклятая Матвеем, не вышла на работу. Илья обошел все палаты — больные мирно лежали на сдвинутых вместе кроватях. Обычно в это время они требовали завтрак. Даже певец Филя не приветствовал своими песнями Илью. Он забился под кровать.
Поп стоял возле окна и шепотом молился, глядя на небо. Гриша, Философ, Ленин и Матвей пили чифир. Поп закончил молитву и повернулся к рассевшейся в кружок компании.
— Не хочешь подумать о душе, Матвей?
Илья при этих словах дернулся, как будто его ударило током.
— У меня нет души, как и у всех людей, — ответил Матвей, принимая баклажку с черной жидкостью из длинных, жилистых ладоней Григория, — у меня есть тело, кусок мяса. А душа — это сам я.
Илья почувствовал головокружение, сел на свою кровать и закурил «Честерфилд».
— Душа — это я сам, — повторил Матвей. — Душой я думаю, принимаю решения, чувствую. А тело — это так. Временное явление.