Его слова не вызывают моей ярости — может, сил не хватает уже даже на эмоции. Зато они напоминают мне о том, что надо осмотреть рану. Поставив ногу на койку, я снимаю промокший кусок ткани и испытываю шок — порез сильно гноится. Как инфекция могла развиться с такой скоростью?!
— Твои дела плохи, забрак, — замечает Дуку.
— Знаю. Не помогла даже бакта.
Кусками ткани я пытаюсь убрать из раны гной. Я не могу лгать себе и вынужден признать свою слабость — в этот раз мне действительно больно. Я активирую один из клинков меча и прижигаю порез, стиснув зубы так, что они начинают ныть, но не роняю ни звука. Сделав это, я достаю шовный материал и иглы, которые извлек из медицинского дроида в операционной.
— Ты засунешь это в рану? — снова отвлекает меня голос графа Дуку.
Конечно, идея была не лучшей, это мне прекрасно известно. Но без применения каких-либо, пусть даже таких сомнительных, мер обойтись уже нельзя.
— Другого выхода у меня нет, — отвечаю я и, закусив губы, делаю дело.
Я зашиваю порез и перевязываю ногу еще одним куском робы.
Граф ложится на койку, сложив руки за головой.
— Нам обоим стоит отдохнуть, — констатирует он, уставившись на обшарпанный потрескавшийся потолок, — если мы хотим выбраться.
— А я хочу еще и разобраться, — выразив согласие, все же добавляю я. — Но как мне знать, что ты меня не убьешь?
— Слово графа Серенно. У меня есть кодекс чести, — Дуку сказал это, как отрезал — в нем вновь невозможно усомниться. — А вот что касается тебя…
— У меня он тоже есть, — меня злит такая попытка кинуть камень в мою сторону. — Мне не нужно незаслуженных побед!
— Это радует, — без эмоций произносит граф. — Воин без кодекса чести — просто дрессированный зверь.
В решении сделать «привал» в госпитале есть одно существенное упущение — здесь небезопасно так же, как и везде. Нужно как минимум перекрыть двери палаты. Всем, чем только можно. Я встаю и, собрав последние силы, перетаскиваю пустые койки к дверям и ставлю их боком, перегородив дверной проем, насколько возможно. Мера несущественная, особенно против несокрушимой Черной Пирамиды, но порой исход боя решает даже одна выигранная секунда.
— Если Тьма наступит, ей будет все равно, запер ты дверь или нет, — предупреждает Дуку.
— Если здесь появится что-либо — мой меч на поясе, моя рука на нем.
Я готов встретить опасность всегда, в любом состоянии. Этим по праву можно гордиться. Этого у меня не отнимут никакие истязания.
Граф Дуку ничего не отвечает и закрывает глаза. Кажется, он проваливается в сон мгновенно. Думаю, учитывая мое состояние, со мной будет то же самое.
Опустившись на койку, лежа на боку с согнутыми ногами и поднятыми плечами, я ощущаю, что меня трясет. Он прав, мои дела очень плохи.
Меня будят шорохи, которые становятся все громче. Я чувствую себя так, словно не спал ни минуты, но знаю, что это не показатель — могло пройти сколько угодно времени, вплоть до нескольких часов. В палате мрак, но разбитое зарешеченное окно не исчезло. Значит, темно на улицах, наступила Тьма. Звуки, разбудившие меня, были шелестом осыпающейся со стен краски. Я поднимаю голову и не вижу серого, покрытого трещинами потолка. Вверху непроглядная пропасть, пересекаемая через равные промежутки ржавыми рамками, постепенно теряющимися из виду в темноте.
Граф тоже уже не спит, он раньше меня встал с койки и взялся за оружие. Мы оба стоим у остатков стены, не говоря ни слова и не шевелясь. Звуки начинают долетать до нас из провала над нашими головами. Ритмичный металлический стук — нечто спускается оттуда. Звук идет со всех сторон, либо отражается от стен, что мешает оценить его более точный источник. И по всему периметру помещения на оголенный решетчатый каркас стен начинают опускаться клетки. Они съезжают из черноты вверху подобно лифтам, и в каждой из них заключено не имеющее нижней части уродливое тело. Две такие клетки опускаются просто у нас за спинами, мы едва успеваем отойти, когда то, что находится в них, начинает попытки сразить нас длинным заостренным штырем, к которому приросла его правая конечность. Левая рука или какое-то ее подобие у тварей отсутствует, как и вся нижняя часть тела. Их глаза и рты зашиты, а кожа со спины растянута крюками на задней стенке их клеток. Ржавые прутья ограничивают их движения, но хаотичные выпады стальных штырей со всех сторон совершенно непредсказуемы, отчего от них крайне сложно увернуться. Один из монстров едва не оставляет порез на моем плече, когда я замахиваюсь на него световым мечом, но его клетка тут же со скрипом поднимается вверх. Как только я перевожу внимание на другого монстра, она опускается снова, и удар штыря вновь угрожает мне.