— Ты помнишь историю, — снова начинает говорить Плэгас, по-прежнему стоя ко мне спиной, — но не знаешь ее утерянных деталей. В результате провокации, мастерски проведенной Бейном, Братство Тьмы Скера Каана должно было быть уничтожено ментальной бомбой. Но вместо этого после взрыва их души оказались навеки заперты здесь, в иной реальности на Коррибане. Преданные Дартом Бейном, они не давали ему покоя до конца его дней — являлись ему бесконечной чередой ночных кошмаров, а во время бодрствования их воздействие вызывало у него дикую головную боль. И даже боль, причиняемая соками орбалисков, не могла заглушить той нестерпимой боли! Вообрази теперь, зная это, что после тех событий Бейн ни разу не проявил малодушия и слабости, ни разу не допустил сомнений в верности своих действий и мужественно прошел своей дорогой до конца! Величайший из великих, несравнимый, непревзойденный. Дарт Бейн не зря сомневался в своей ученице — она так и не смогла убить его! Жизнь еще теплилась в нем, когда его погрузили в эту могилу! И его душа также оказалась запертой в этом туманном мире на Коррибане. Эта планета играет по своим правилам, для нее нет смерти, но это ты уже знаешь.
Мне не удается поверить до конца его словам и собственным глазам. Запертые навеки в иной реальности души. Дарт Бейн, Скер Каан, все остальные — живы здесь уже почти тысячу лет? Незавидная, ужасающая участь. Но ведь Братство, собравшееся на площади, кричало о каком-то освобождении?
— Для мертвых отсюда нет выхода? — спрашиваю я.
— Лишь один, — отвечает Плэгас, — Сердце Коррибана, которое их и держит. Оно возникло после ритуала ментальной бомбы, фактически, также благодаря Бейну. Уничтожить его — значит навсегда замуровать выход отсюда. Запертые здесь души питают Сердце, но лишь сам Избранный мог бы навсегда утолить его голод — и тогда оно не держало бы уже никого. Члены Братства Скера Каана хотели использовать Бейна, чтобы вернуться в реальный мир и продолжить свои прерванные жизни. Они, конечно, должны были понимать, что Избранный не дастся малой кровью, но они даже не представляли всей его боли, всего его гнева, всего его могущества! Дарт Бейн отплатил им сполна за свои мучения при жизни — он сделал их вечными пленниками величайшего кошмара! Он создал этот темный мир — мир индивидуальных страхов и пыток для каждого! Истинный Ситх’ари!
Казалось бы, теперь все стало на свои места, насколько можно так говорить о чем-то вообще непостижимом, находящимся, как говорил граф Серенно, «за гранью». Но я не могу в полной мере думать об этом, когда меня так поразило другое. Я думал о Братстве Тьмы, представлял их тысячелетнее заключение в этом мире кошмаров, их боль, их постоянный страх, их безумие, их существование на грани жизни и смерти, когда от них постоянно ждало новых жертв Сердце Коррибана. Как ни пытался, я не мог и представить всей боли Дарта Бейна, не упокоенного до сих пор, всего его могущества, всей его выносливости и духовной силы. Когда-то я считал себя истинным ситхом, обученным и подготовленным идеально — как же! Я ничто. Такова истина, и от нее некуда деться. Я остаюсь с чувством опустошенности, чего со мною не было никогда прежде. Как мог граф Дуку знать, что его слова окажутся пророческими? Я упал здесь. Упал очень больно.
— Коррибан создает для каждого собственных монстров? — зачем-то задаю я уточняющий вопрос — может, чтобы просто отвлечься от своих мучительных мыслей и чувств.
— Ты соображаешь, да, — сухо отмечает Плэгас.
— Но что здесь делаешь ты? — интересуюсь я.
Его плечи вновь поднимаются и опускаются в тягостном вздохе:
— Я искал путь к бессмертию, как и многие. Как и Дарт Бейн. И благодаря Бейну я нашел его. Я обнаружил способ перенести часть его души в реальный мир, совсем малую часть, заключенную в крохотный комок человеческой плоти, но наделенную невероятной силой.
Так вот с чего все началось! Главная упущенная деталь напрочь была забыта, и мы просто потеряли того, кому грозит опасность на самом деле! Если я сейчас верно понял слова мууна.
— Этот мальчик, Энакин — воплощение Ситх’ари? — осведомляюсь я.
— Да, — подтверждает это Плэгас. — Я принес его в реальный мир, чтобы он осуществил Великий План. Но Сидиус… не желал иметь преемника. Ни его, ни того графа, что встретил смерть у тебя за спиной. Ни тебя.
Я больше не сомневаюсь в правдивости этих слов. Это подобно прозрению, но я мог прийти к нему и раньше — было то, что указывало на это, были предчувствия. Учитель никогда не смотрел на меня, как на личность, начиная с того момента в самом начала моей жизни, когда он просто бросил меня на Мустафаре! И все время дальше, когда нещадно ломал мою жизнь и мой характер! Но сожаления — это проявление слабости.