Варя рыскала по пылающим окопам меж прокопчённых обороняющихся бойцов, постоянно ища среди хаоса взрывов и канонад новые позиции для выстрелов. Само собой, её боевая норма – один выстрел в день – осталась в прошлом. С рассвета охотилась девушка-снайпер на немецких офицеров, отдающих приказы; а ещё на тех солдат кто посмелей, кто первым встаёт в атаку, первым бежит к нашим окопам. Эти первые – наиболее опасны, ведут за собой остальных, и уничтожать их так и нужно – в первую очередь. Варя эту науку усвоила твёрдо. А ещё она знала: несколько правильно расставленных снайперов, выбивая командиров и наиболее активных бойцов, способны остановить наступление целого батальона.
В пылу боя она не сразу обратила внимание на лёгкое ранение. Шальной осколок царапнул кисть левой руки. Девушка, не чувствуя боли, пыталась стрелять. Но кровь лила так, что винтовка от затвора до кончика приклада запачкалась, стала липкой. Варя позволила сердобольному солдату с густыми седыми усами перевязать рану. Обмотанной тряпицей кистью невозможно стало пошевелить. Кроваво-грязная тряпица набухла. Тогда тот же усатый дядька перетянул Варину руку тонким ремешком, выдернутым из галифе, лежащего рядом, убитого красноармейца. Лишь поздно вечером, когда стемнело и, наконец, обозначилась небольшая передышка, отправили Варю с другими раненными к медикам в тыл. Как не хотела она уходить с передовой! Как не хотела встретить в тылу майора! Но приказ есть приказ.
***
Переполненный госпиталь приветствовал стонами, криками. Запахи лекарств, крови и гнили шибанули в нос. Варя устроилась в сторонке ждать своей очереди. Пропуская вперёд по-настоящему раненых, думала: «У меня лишь царапина, повезло. Ребята вон как страдают. Подожду, не страшно». Между делом сменили повязку: помазали пахучей мазью рану и перемотали кисть старым стираным бинтом. Измотанная Варя, приткнувшись в коридоре к стене, провалилась в дёргано-дурной сон.
Лишь к полудню дождалась. Зашла в кабинет, давно уже зная – кто в нём. Робко молвила:
– Здравия желаю, товарищ майор.
Он резко оторвал взгляд от тетради с записями.
– Варя! – на мгновение усталые глаза его вспыхнули, он встрепенулся, но тут же взял себя в руки. Подойдя к девушке, Гиль Давидович начал осматривать разбухшую рану. Выглядел он крайне измотанным и совсем безразличным. Девушка взвизгнула от резкой боли, когда майор бесцеремонно ощупывал кисть.
– Что ж, ясно, – буркнул под нос, затем изрёк что-то на латыни и, обращаясь к пожилой медсестре, добавил, – сделайте больной общую анестезию.
– Так нечем, – промычала та.
– Давайте-давайте, вколите девушке из НЗ. Так и быть. И готовьте к ампутации, а я пока следующего осмотрю.
Майор вышел. До Вари не сразу дошло, о чём он.
– Какая там ещё ампутация? – спросила у женщины, усердно трущей спиртом её спину. Та, подняв мутные от недосыпа глаза, бросила:
– Гангрена у тебя, милочка. Нельзя по-другому, иначе заражение дальше пойдёт, помрёшь. Ложись вот сюда, на кушеточку.
– Что-о-о? Из-за этой царапины? С ума вы здесь все посходили!
Медсестра небрежно вколола лекарство и, направляясь к выходу, ответила:
– Доктору виднее. Скажи спасибо за наркоз, дефицит, не каждому полагается.
Варя пыталась подняться, хотела бежать, жаловаться кому-то. Но всё вокруг вдруг поплыло, ноги отказались слушаться. Перед тем как вырубиться, взглянула она на опухшую раненую кисть в последний раз.
Открыла глаза – и… О, чудо! Лицо любимого перед ней. Женька. Её Женька! Она попыталась улыбнуться, подумала: «Надо же, какой кошмар приснился!» Хотела сказать это вслух, но язык, словно налитый свинцом, плохо слушался. Вышло невнятное бормотанье.
Заровнядный, грустно улыбнувшись, поднёс указательный палец к её иссохшим губам.
– Тише, Варюшка, тише, – шептал он в полумраке палаты. – Люди отдыхают, не буди. Да и не нужно тебе напрягаться. Ты отдохни лучше, поспи ещё, вся ночь впереди.
Он поднёс мятую жестяную кружку, и пока Варя пила, до неё дошло: кошмар не приснился, кисть отрезана. Глаза стали влажными. Сознание не до конца освободилось от наркоза, и боль пока дремала. Но Варя понимала: она в госпитале, она калека, она больше не снайпер. Собрав силы, попыталась приподняться и вымолвила с трудом:
– Женечка, а ты откуда?
– Да всё оттуда же, с передовой, – он мягко уложил её поудобнее на подушке, улыбнулся (на сей раз не грустно, а как-то зло). – Ты спроси лучше – куда?