Немного успокоившись, начал Витёк размышлять. «Ну, сдохну, коли суждено. Все когда-то умирают. А Косте Куртееву повезло – болезнь вовремя скрутила. Видать, любит его Бог. О чём я?» Витька осёкся. И вдруг горячие слёзы полились по щекам. Мысленно он говорил сам с собой:
– Человек – звучит гордо, но кто я? Букашка, барахтающаяся посреди мрака бушующего океана. Пылинка, которая сегодня есть, а завтра нет. Всё зависит только от меня? Акулы, пожалуй, посмеялись бы, если б умели. Что ж, пора взглянуть правде в глаза. Шансы на спасение минимальны, только чудо может помочь. Только Бог.
Витька знал, что не достоин чуда, но губы беззвучно шептали:
– Вот я, Господи, посреди ада, и нет мне спасения, кроме Тебя. Я отвергал Тебя всю жизнь, но Ты терпел. И всё, что Ты делаешь – мне на пользу. Ты дал мне урок и подверг стольким испытаниям, но не погубил. Не погубил! Что же мне делать-то? Без Тебя пропаду! Да, если и сгину, то поделом мне. Но Ты один можешь всё. Прости меня и спаси, если хочешь.
Он знал, что не заслуживает спасения. Сколько ему ещё отмерено: минуты, часы? Какая разница! Пора итоги подводить. Парень мысленно прощался с родными и близкими. Помянул и погибшего на войне батю. Вспомнил и маму с бабушкой, братишек и сестрёнок. Пришёл неожиданно на память тот долговязый пленный немец, которого по глупости обозвал свиньёй; если б он только мог сейчас перед ним извиниться!
И тут понял Витёк, что именно сейчас и нужно попросить заочно прощения у всех кого когда-то обидел. Вспоминал, извинялся и сам прощал: и друзей, и врагов, и всех, всех, всех. Теперь можно и отходить. Успокаивалось море, стало спокойней и на душе, особенно когда от горизонта проглянули первые лучики. А когда чуть рассвело, обнаружил Витёк, качающийся на волнах в десятке метров тот самый спасательный круг. Матрос почти не удивился, он даже не стал дёргаться. Странное дело – круг сам не спеша подплыл, осталось только руку протянуть. Навалившись на спассредство, Витька вновь погрузился в воспоминания и размышления. Почему-то внутрь круга он не полез…
День в разгаре. Человека качают волны. Солнце штурмует высь ярко-синего неба. Жарит оно, ровно громадная сталеплавильная печь. Болящие из-за бликов глаза закрыты. А в пересохшем горле першит так, что глотнуть больно. «Пить! Как же хочется пить!»
После всего приключившегося за двое суток неясно – жив или мёртв; странно как! Быстро текут, мелькая отдельными картинками, воспоминания. Проносится недалёкое прошлое. Родные и близкие. Товарищи и друзья. Детство на окраине Кирова, оборванное войной; завод, ставший линией фронта; бои на ринге и повестка в военкомат…
Тихо стирается грань между дельными мыслями и бредом. «Как найти выход посреди океана? … Интересно всё же: видит ли сверху Бог меня – щепку, носимую волнами? … А сегодня он и вправду тихий, этот океан…»
Сознание медленно уплывает, в голове остаётся лишь монотонное: «Не погуби… Не погуби… Не погуби…» Усталые пальцы разжимаются, выпуская спасательный круг, благодаря которому держался за жизнь. Сон или явь? Снова война; точнее, самый её конец. Длинный протяжный гул, нарастающий издали. «Бред? Галлюцинация? Заводской гудок! Наш филейский заводской гудок! Откуда бы ему здесь взяться?» Разлепив веки, матрос долго щурится. Боясь обмануться, пристально всматривается вдаль. Гул всё сильнее, но это не бред. Корабль, большой белый корабль, идущий прямо к нему. Пальцы судорожно цепляют леер чуть не ускользнувшего круга. Теперь можно и название на борту различить. В соображающей с трудом голове буквы складываются в два слова: «Красный Херсонес». Наши.
И понимает человек, не боясь уже спугнуть радость: он спасён!
Владивосток, осень 2014 г.
ТАНЦУЙ, ФЕДЯ!
Люди желают, чтобы добро – побеждало. Всегда. Но жизнь – штука сложная. Иногда одержанная победа – лишь иллюзия, грёза. И тогда, открыв глаза, человек вновь оказывается по шею в дерьме…
Коренастый широкоплечий бородач в НАТО-вском камуфляже поднялся с покрытой травкой земли, ещё раз воздел руки к безоблачному ярко-синему небу и, поклонившись напоследок в сторону своей родины, открыл глаза. Загорелый, наголо бритый череп, украшенный шрамом, блестел на солнце капельками пота.