— У меня мало времени, — пояснил он, выходя из мастерской и почти бросаясь к дому.
Через переднюю они снова прошли на лестничную площадку, где гробовщик возобновил прерванный доклад. При этом он завел музыкальную шкатулку, вставив в автомат металлический диск и нажав на рычажок. На лестничной площадке, на полках и просто на полу в беспорядке валялись всевозможные рубанки, сапожные и портновские инструменты, пилы, сверла, клещи, молотки, ветеринарные инструменты, жаровни для кофе, горняцкое снаряжение, приспособления для пчеловодства, а также курительные трубки, мундштуки и кальяны самого разного вида и самых разных эпох.
Как похоронщик, уточнил он, он, разумеется, побывал в каждом доме и видел, что «древности», как он выразился, приходят там в упадок по недомыслию хозяев. Он их спасал. Многое из того, что он показал Ашеру, он спас от неминуемой гибели. Коллекционировать старинные вещи он начал после Второй Мировой войны. В ту пору никто не осознавал истинной ценности этих предметов, все были озабочены только тем, чтобы хоть как-нибудь выжить. Вот так он и приобрел за буханку хлеба, кусок сала или килограмм картошки шедевры своей коллекции. Бывало, он находил на фермах молоточковое пианино или старинный велосипед-паук, — они пылились где-нибудь на гумне, — и платил за них всего ничего, да и те деньги вычеркивал из счета за похоронные услуги. Сегодня — не то, люди стали недоверчивыми. Стоит ему приехать на «элегантном черном автомобиле» и спросить, за сколько, мол, они готовы продать то-то и то-то, как они тут же подозревают, что он не иначе как намерен их обмануть. Он уже давно не ездит по окрестностям, и только весной и осенью, когда работы невпроворот, — ведь погода весной и осенью изменчивая, вот старики и алкоголики-сердечники и мрут как мухи, — он помогает сыну. «Всеми делами занимается сын, я только так, на подхвате», — заключил он. Музыкальная шкатулка заиграла венскую песенку, и ее затейливая безыскусность казалась особенно странной по сравнению с незаконченными, невнятными фразами, произносимыми гробовщиком. И Ашер, до сих пор испытывавший к гробовщику опасливое любопытство, внезапно почувствовал к нему что-то вроде симпатии. У него сложилось впечатление, что этот человек не в силах ничего скрыть. Он так самозабвенно отдавался своим мыслям, страстям и намерениям, что просто не мог их утаивать. К тому же он, вероятно, полагал, что скрывать их бессмысленно. «Все свое время, — продолжал гробовщик, — я посвящаю музею, и знаете, как меня за это отблагодарили?» Хотя он лично приглашал президента земельного правительства, как-никак являющегося профессором этнографии и политиком, посетить его и его музей, тот отказался, даже несмотря на все уверения, что он об этом не пожалеет. Вот и его заместитель устроил себе предвыборный штаб в трактире в Мальчахе, а когда он через работника «отправил ему послание» с предложением посетить музей, тот просил передать, что, мол, у него нет времени. А вот времени сидеть в трактире, негодовал гробовщик, поднимаясь по ступенькам на следующий этаж, у него хоть отбавляй! На стенах висели под стеклом экспонаты коллекции насекомых, собранной на рубеже веков учителем начальной школы. Под каждым насекомым мелким, изящным почерком были указаны его название и место поимки. Иногда на иголки были наколоты существа столь крошечные, что казались точечками, и различить их удалось бы только под лупой. К тому же на лестнице было так темно, что Ашер волей-неволей смотрел под ноги, чтобы не споткнуться. На втором этаже висела фотография какого-то учителя, снятого в классе. На аспидной доске красовалась надпись готическим шрифтом: «Третий класс». Учитель, как и мальчики на фотографии, был обрит наголо, носил пенсне и бороду и позировал, скрестив руки на груди. Класс был смешанный, и Ашер заметил, что все ученики — и мальчики, и девочки — были босые. Гробовщик впервые помедлил. Он обратил внимание Ашера на портреты, которые выполнил сам, и подчеркнул, что взор изображенных повсюду словно следует за зрителем. На двери красовалась табличка: «Удаляться от экскурсовода запрещено под страхом полицейского преследования». Сколько же, наверное, сил этот человек потратил на то, чтобы предаваться своей страсти, подумал Ашер, какие страхи и опасения она в нем пробудила, каждый новый экспонат, наверное, заново разжигал его честолюбие, в конце концов, вещи все больше и больше завладевали им и невидимой стеной одиночества отделили его от остального мира. «Бо́льшую часть экспонатов, которые вы здесь видели, хозяева просто выбросили», — сказал гробовщик. Он доверительно сообщил Ашеру, что за время своей сорокалетней карьеры двенадцать раз сталкивался со случаями погребения заживо. Такой вывод он сделал, поскольку выкопанные впоследствии скелеты лежали лицом вниз. Он может гарантировать, что его похоронное бюро никогда, ни при каких обстоятельствах не допускало таких чудовищных ошибок. Кстати, когда у него на экскурсии был глава земельного управления здравоохранения, он обратил его внимание на эти прискорбные случаи. Однако глава здравоохранения, имеющий чин надворного советника[9], просто-напросто промолчал. «Ничего умнее ему в голову не пришло», — добавил он. Он попросил Ашера зарегистрироваться в большой книге в зеленом переплете и, пока тот расписывался, заглядывал ему через плечо. Ашер указал свою фамилию, а в графе «Профессия», отделенной от прочих тонкой красной линией, написал «Естествоиспытатель».
9
Надворный советник — сохранившийся в некоторых землях Австрии старинный чин государственных служащих, имеющих ученую степень и академическое звание.