Гости вышли из церкви и выстроились во дворе трактира. Трактирщик заранее расставил там ряды столов, скамеек и стульев. Ашер смотрел, как стар и млад стали взбираться на столы, а родня уселась на стулья. Трактирщик установил перед группой камеру на штативе и принялся командовать, давая указания. Ашер, все время наблюдавший за этой сценой из окна, увидел, как последними строились у ног новобрачных музыканты. Каждый раз, когда трактирщик произносил «Внимание! Снимаю!», раздавался взрыв хохота, но потом наступала мертвая тишина. Однако гости пока не пошли в трактир, а разъехались по близлежащим ресторанчикам выпить. Батрак и толстяк, с которым он играл в карты, тоже исчезли.
По просьбе трактирщика Ашер проследовал за ним в кухню, где хлопотали его жена с двумя сестрами. На свадьбу закололи двух свиней, зарезали два десятка кур и притащили их в трактир: маринованное и обсыпанное сухарями мясо томилось в больших кастрюлях, салат готовили в умывальных тазах. Потом трактирщик показал ему стол, поставленный в помещении, которое он называл «бальным залом». Потолок зала поддерживали две стальные, крашенные белой краской колонны, дощатый пол был желтый. В самой середине зала стоял стол. Между круглыми светильниками висели гофрированные бумажные гирлянды, оставшиеся со времен последнего бала.
— Здесь мы проводим репетиции оркестра, — пояснил трактирщик.
Он показал Ашеру эстраду для музыкантов и танцплощадку на скрытой во тьме веранде. Оркестр уже установил динамики. Трактирщик погасил свет, случайно задел выключатель бального зала, и они тотчас погрузились во мрак. В темноте трактирщик пошел к выходу, натыкаясь на стулья.
— Раньше, когда всем еще заправлял мой отец, не обходилось без драк. Тогда ведь вино было совсем другое — от непривитых, негибридных лоз: арамон, хантингтон, изабелла… Посетители набирались, и давай друг друга охаживать… Чуть ли не на каждом холме тогда был открыт кабачок с парой простых столиков и стульев. По воскресеньям крестьяне пировали на лугах, бывало, кто-нибудь наигрывал на гармошке.
Он тщательно запер дверь. На стенах возле входной двери висели чучела диких уток, фазанов, ореховок, одной иволги, сорок и ворон. С ними соседствовали оленьи рога. Трактирщик, встав рядом, поведал, когда и где его отец застрелил какого зверя и птицу. Он достал из жилетного кармана серебряные часы и завел их, а потом поставил на несколько минут вперед:
— За двенадцать часов они отстают на десять минут, — пояснил он. — А ночь сегодня будет долгой.
Когда вернулись подвыпившие гости, было уже темно. Они расселись за столом, на котором, поверх белоснежной скатерти, были расставлены глубокие тарелки, под ними — мелкие, бокалы для вина, салфетки в стаканчиках, цветы, сдоба, сияющие столовые приборы, а венчал все это великолепие нарядно украшенный свадебный торт. Тем временем Ашер собрался домой. Но не успел он выйти из трактира, как на крыльце появился Хофмайстер, без пиджака, и крикнул ему:
— Куда это вы?
Ашеру пришлось остановиться, и Хофмайстер окликнул его еще раз.
На столе, в больших разукрашенных супницах с черпаками, уже дымился суп.
После ужина остальные мужчины тоже освободились от пиджаков, оставшись в белых рубашках с манжетами, расстегнули воротнички, ослабили узлы галстуков. Ашер тоже снял пиджак. После возвращения гостей он повеселел. Да и просьба Хофмайстера остаться его обрадовала.
— Я венчался тридцатого апреля, — произнес тесть Цайнера. — Мы тогда, — дороги-то проезжей, само собой, не было, — шли в церковь пешком. Вокруг все цвело. Что же в апреле-то цветет? Поди, вишни да абрикосы… Все луга были усеяны желтыми одуванчиками… Сперва мы зашли за невестой. А потом с ней, она была в белом, почти час шли в церковь. По пути заходили во все дома. Некоторые уже набрались вина, и виноградного, и плодового, которым нас везде угощали. Праздновали мы дома. Мы одолжили столы и стулья, приборы и посуду. Готовили соседские хозяйки. Танцевали под музыку, а играли все мои знакомые. Чего-чего, а музыканты у нас не переводятся, уж повеселиться мы любим.