— Вам не нужен зонтик? — спросила старуха. Она готова продать. — А сумочка?
Старуха первой прошла в дом, ее муж остался во дворе. В сенях на ящиках кудахтали куры, в кухне стоял полумрак. Ашер разглядел несколько тощих котят, паршивых, терзаемых блохами, буфет, на котором громоздилась батарея бутылок, горшков и жестянок, заставленный всякими старыми вещами комод, с венчающей его кукольной головкой и ящиками с кукурузной мукой.
Старуха достала ящик, в котором хранились яйца. Она держала его под раковиной, в которой теснилась немытая посуда. В ящике лежали яйца разного размера.
— Это яйца голубиные, а это куриные, — пояснила старуха.
Ашер перевел это Катарине, и та сразу же захотела посмотреть, какие это «голубиные». Старуха подарила ей одно, промолвив: «Голубиное, самое что ни на есть».
Между тем, старуха стала рассказывать Терезе, откуда взялись зонтик и сумочка. В Санкт-Георгене умерла-де пожилая женщина, ее добрая приятельница. Она пришла на поминки, и родня ее и подарила ей два зонтика и сумочку. Но у нее зонтик и сумочка и так есть, вот она и хотела бы эти продать.
Старик, шаркая, притащился в дом, и, пока женщины упаковывали яйца, Ашер осмотрел его ногу. Старик уже снял повязку и только прикрывал рану тряпочкой.
— Намного лучше, — заверил его Ашер.
Он выпрямился и увидел, что Катарина с голубиным яйцом в руке стоит рядом и внимательно рассматривает ногу старика.
25
Дома Ашер решил вместе с женой и дочерью поехать в город. Приближалось Рождество, а он и без того в ближайшие дни собирался вернуться.
— Ты уже решил для себя, что будешь делать? — спросила у него Тереза.
Она сидела на скамейке в уголке, Ашер стоял в кухне. Дочка не стала слушать их разговор и убежала на крыльцо, как только дятел возобновил свой стук.
— Нет, — признался Ашер.
— Я понимаю, — сказала жена.
— Мы могли бы снять дом, мы бы в нем жили, а я к тому же принимал бы больных, — предложил Ашер.
— А нужен ли тут врач? — усомнилась Тереза, помолчав.
— Нужен, я сам видел.
Они снова приумолкли.
— Может быть, еще раз попробуем начать все сначала? — произнес Ашер.
— А дочь?
— Школьный автобус останавливается у магазина. Нам нужно провожать ее только до автобуса.
Тереза задумалась. Ашер смотрел на нее: когда она задумывалась, у нее на лице появлялось напряженное выражение.
— Когда ты все решишь для себя, мы как-нибудь разберемся, — заключила она.
Вернувшись спустя две недели, Ашер первым делом направился к доктору, который жил в бывшем здании школы.
— Со школой произошло то же, что и с домами, — сказал тот, — они тоже предназначались для чего-то другого. Вы обращали внимание на огромные кухни? Прежде на каждой ферме было вдоволь батраков и батрачек, вот они-то и толклись в кухне денно и нощно. А сейчас на каждой ферме только хозяин со своей семьей, да его тракторы и комбайны. Правда, им бы не помешали более современные спальни для детей. А вот кухни могли бы быть и поменьше. Кстати, меня часто о вас спрашивали, — добавил он.
Когда Ашер сказал, что у него сложилось впечатление, будто на него никто особо не в обиде, врач ответил:
— Знаете, они привыкли терпеть самых разных людей. Если кто-то сидел в тюрьме, то потом возвращается домой и живет с остальными под одной крышей. Те, кто раньше его знал, притворяются, будто ничего не произошло. Если он где-то работает, все рады, что он согласился помочь. То же самое и с душевнобольными: коль скоро они работают, пусть живут, никто их не трогает. Конечно, они грубые, бывает, шутят над беззащитными и чудаками, иногда опускаются до хулиганства, но привыкли терпеть самых разных людей.