— Но у вас-то не испортился, — недовольно заметил Петров.
— Но я ведь и не такой умный, как Вера Алексеевна, — возразил Отес.
Настроение у Веры поднялось.
— Конечно, не такой, — весело сказала она, подталкивая Петрова к выходу. — Вы гораздо умнее.
Отес недоверчиво хмыкнул, покачал головой и опять взялся за свою газету, а Вера в который раз со смутным сожалением подумала, что ему уже семьдесят пять. Зачем он так рано родился? Родился бы лет хотя бы на сорок позже — и… Да ничего не «и». Женился бы на какой-нибудь Тайке. И был бы счастлив. И Тайка, конечно, тоже была бы счастлива. А Петров куда бы делся? А Петров женился бы на Вере. И Вера тоже была бы счастлива. Наверное. Во всяком случае, дети у нее были бы не хуже, чем у Тайки. При таком-то отце. С такой-то наследственностью.
— Ты чего молчишь? — осторожно спросил Петрова, выруливая со стоянки за университетом. — Сердишься? Или устала сегодня?
— Встала рано, — неохотно ответила она. — Побегала немножко больше, чем надо. Да еще и попрыгала. Да еще и поплавала… Кроссовки новые испортила. Заколку потеряла. Правда, тезке клиентов нашла. Ой, да! Ее же предупредить надо! Совсем забыла.
Вера выудила из сумки мобильник, на всякий случай проверила счет и с некоторым душевным трепетом позвонила своей лучшей — и единственной — подруге, коллеге, и к тому же — полной тезке.
— Вера Алексеевна, — бодро начала Вера без вступления. — Должна предупредить. Тебе сегодня звонить будут. Ты же с двадцати ноль-ноль дежуришь? Ну вот. Не знаю… Скорее всего — двое… Может быть, четверо… Или шестеро. Но шестеро — это вряд ли. Ну что ты орешь? Да ничего не сумасшедшие, так, некоторые отклонения… лаковые штиблеты и черные костюмы в пять утра… Я сумасшедшая?! Ты это официально заявляешь? Ладно, тогда я тоже позвоню. Попозже. Ты, главное, их выслушай, а потом мне о впечатлении расскажешь. Что — сама? Сама… Вода утром очень холодная, а больше никаких впечатлений.
Тезка орала ей в ухо грубые слова, но Вера слушала не внимательно. Потому что кроме впечатления от холодной воды очень явственно вспоминала еще одно — горячую руку. Вот ведь наваждение…
— Я потом еще позвоню, — торопливо сказала она, почему-то испугавшись, что тезка сейчас прочтет ее мысли. Ее впечатления. — Потом, ладно? Петров меня на базар везет, мы уже подъезжаем… Пока.
Она сунула мобильник в сумку и машинально потрогала ногу. Да нет, нога как нога. Опять показалось. Не хватало только невроз заработать.
— Между прочим, мы еще не подъезжаем, — недовольно буркнул Петров. Повздыхал, похмыкал и еще более недовольно спросил: — Что, опять сафари устроила?
— Ну, конечно, это я устроила! — рассердилась Вера. — И сафари, и корриду, и автопробег Париж-Даккар! Мужская солидарность, да? Вам все можно, да? И на джипе через пешеходный мост, и знакомиться в пять утра! А как утопленника до берега волочь — так это забота слабой девушки… Кроссовки, между прочим, совершенно новые были.
Машина вдруг резко вильнула вправо, остановилась, Петров обернулся к ней и испуганно спросил, понизив голос:
— Ты что, серьезно?.. Кто-нибудь утонул?
— С чего бы ему тонуть? — удивилась Вера. — Я ж там рядом была. Вытащила. Так, ногу немножко ободрал. Ничего страшного, вряд ли ампутируют. А у второго вообще пустяк, даже перелома нет. Вот разве только травма черепа… Это может быть. Заговариваться стал.
— И сколько всего пострадавших — поинтересовался Петров, задумчиво разглядывая ее.
— Только я, — уверенно сказала она. — Чего им-то страдать? Подлечат — и будут дальше бегать. В лаковых штиблетах. А я кроссовки испортила — раз, часы утопила — два, в холодной воде вымокла — три, позавтракать нормально не успела — четыре, юбку не погладила — пять… И психическая травма, опять же… Да! И еще заколку потеряла. Вот это особенно жалко. Очень красивая заколка была, расписная, настоящая Хохлома.
— Хохлома! — неожиданно рявкнул Петров. Вера вздрогнула и посмотрела на него жалобно. Петров злобно фыркнул, но продолжил уже спокойнее: — Знаешь, Вер, иногда я тебя просто ненавижу. Ну вот что ты делаешь, а? Ну вот как ты живешь? Ну вот почему ты все время кого-то травмируешь?
— Не знаю, — беспомощно призналась она и чуть не заплакала. — А действительно — почему?
Петров опять злобно фыркнул и отвернулся. Посидел, помолчал, завел мотор и уже совсем спокойно, даже вроде бы с интересом, спросил:
— Сколько всего их в этот раз было-то?
— В джипе или вообще? — уточнила Вера. Послушала, как Петров опять начинает фыркать и что-то рычать сквозь зубы, и устало сказала: — Да ладно, Петь, не злись. Ерунда все это. Что ж мне теперь — вообще не бегать, что ли? Может, и из дому не выходить? Может, лечь, помереть и в гробу спрятаться? Все-таки странные вы все… Как будто я виновата.
— Лучше бы ты в спортклуб какой-нибудь ходила, — буркнул Петров. — Все-таки у людей на глазах.
— А я не ходила? — удивилась она.
— А, ну да… Забыл. Тогда я не знаю, как быть. Тогда тебе замуж надо выходить. Не могу ж я тебя везде провожать. Да и мог бы — Тайка обидится. И так уже намеки всякие делает.
— Да ладно тебе, — не поверила Вера. — Чего ты выдумываешь? Тайка — и намеки! Врешь ты все.
— Не вру, — гордо заявил Петров. — Делает намеки. Вчера сказала, что мы с тобой красивая пара. Ревнует.
— Чего тут ревновать… — Вера даже расстроилась. Не хватало еще, чтобы Тайка ее от дома отлучила. — Красивая пара! Чушь, какая. То есть красивая, конечно, но ведь не пара же. Ежу понятно. Чего там, даже Мириам — и то понятно. А Тайка намеки делает. Ревнует! Нет, Петь, ты чего-то перепутал.
— Ревнует, — стоял на своем Петров. — Ты считаешь, меня и ревновать даже нельзя?
— Даже нельзя и даже глупо. И даже смешно. И даже, я бы сказала, противоестественно. Вот ответь как на духу: если бы Тайки не было, ты бы на мне женился?
Машина опять резко вильнула вправо и остановилась. Сзади загудели. Петров повернулся к Вере и гневно уставился на нее:
— Ты чего, а? Как это — Тайки не было бы?! С ума сошла совсем?!
— Ладно, ладно, — психотерапевтическим тоном заговорила Вера. — Была бы твоя Тайка, успокойся. Была, есть и будет. Но заметь: на главный мой вопрос ты даже внимания не обратил. Это показатель. Ревнует его Тайка! У тебя, Петенька, мания величия, вот что я должна тебе сказать. Впрочем, я за тебя тоже замуж не пошла бы. Ты плохой водитель, а я не люблю плохих водителей. Поехали уже, что ты все время тормозишь, того и гляди — ЧП на дороге устроишь.
— ДТП, — поправил Петров машинально. — Трепло ты, Вер, жуткое. И никогда не поймешь, всерьез или шутишь. С тобой просто невозможно общаться. М-да… И не общаться невозможно. Сестренку бы мне такую.
— Вот именно, — печально согласилась Вера. — Сестренку. А мне бы — такого братика. В этом вся беда.
— В чем беда? — не понял Петров. — Что за беда? Брат и сестра — это хорошо. Родня — это вообще хорошо… Все, придется дальше пешком, я ближе не подъеду. Выходи. И — ни на шаг от меня.
Вера вышла и стала ждать, когда из машины выберется Петров. Пока он выбирался, вокруг начались беспорядки: несколько мужиков, дравшихся в соседней подворотне, прекратили драться и даже замолчали, несколько прохожих затормозили с разбегу, будто на стену наткнувшись, кто-то ахнул, кто-то свистнул, кто-то за сердце схватился. Маленькая старушка с большими сумками переложила обе сумки в левую руку и, недоверчиво глядя на Веру, торопливо перекрестилась. Две девчонки лет по семнадцать одинаково ойкнули, схватились за руки и вытаращили глаза. Мент, скучающий возле своей сине-белой машины, заметно побледнел и стал машинально хвататься за кобуру. Застрелиться, что ли, собирается? Ну и правильно. Интересно, где он был в пять утра…
Из машины с трудом, как цыпленок из яйца, выбрался наконец Петров, и жизнь Вселенной начала возвращаться в привычное русло. Мужики из подворотни пригладили волосы, поправили футболки и, не глядя друг на друга, молча растараканились в разные стороны. Прохожие оживели, зашевелились и сделали понимающие лица. Маленькая старушка удовлетворенно сказала: «Ну вот, это совсем другое дело», — и побежала своей дорогой, время от времени цепляя сумками асфальт. Девочки разомкнули руки, слегка шарахнулись друг от друга и закрыли глаза. Мент у своей машины перестал царапать кобуру, покраснел, как кетчуп, и сказал в рацию: «Да не, ничего… Обошлось». Вера удивилась — что обошлось? Рация тоже удивилась, потребовала объяснений. Мент ничего объяснить не мог.