— Сидеть, — строго сказала Вера и для доходчивости указала пальцем на ступеньку лестницы. — Второй раз тебя с якоря снимать мне некогда. Я и так на работу уже опаздываю.
Сашка послушно сел на ступеньку боком, вытянул перед собой раненую ногу и радостно заявил:
— Вера! А ты к тому же еще и красивая!
С точки зрения информативности ничего нового она не услышала, но формулировка ее поразила.
— Это к чему же «к тому»? — подозрительно спросила она, впервые внимательно разглядывая идиота Сашку.
— Как это к чему? — заметно растерялся тот. — К тому, что умная… Умная, да к тому же еще и красивая!
— Это кто тебе сказал? — еще подозрительнее спросила Вера. — Насчет того, что я умная… Не верь сплетням, Александр. Люди по злобе чего только не болтают.
— Никто не сказал, — упорствовал Сашка. И сиял, как ясно солнышко. — Что, я сам не вижу, что ли? И к тому же еще красивая! С ума сойти! Эй, ты куда опять?.. Ты зачем опять?.. Да не лезь ты в воду, мы тебя до дома довезем!
— Спасибо, не надо, — вежливо отказалась Вера, хмуро поглядывая на два туловища, которые уже топали вниз по лестнице. — Мы пойдем своим путем. Мне этот путь как-то привычней.
Она отвернулась, зашла в воду по пояс, оттолкнулась бывшими новыми кроссовками от вязкого дна и поплыла на другой берег — мощно, всерьез, как на соревновании, не слыша, кто там что кричит ей вслед, вообще ничего не слыша, кроме плеска воды и собственного дыхания. И холодно в общем-то не было. А ноге так и вовсе жарко было, как будто там осталось тепло от Сашкиной ладони, и это тепло не тратилось, а постепенно разрасталось, чего, конечно, быть никак не могло ни с точки зрения химии, ни с точки зрения физики. С точки зрения мутной науки психологии могло быть что угодно, поэтому Вера, выбравшись из воды на бетонный бортик недостроенного лягушатника, первым делом осмотрела лодыжку, которая горела, как под перцовым пластырем, и даже потрогала ее на всякий случай: может быть, и вправду горячая? Да нет, вполне холодная. И никаких следов ожога она не увидела, она и знала, что не увидит, какой там может быть ожог… Знала, что ничего такого быть не может, но увидеть что-нибудь такое все-таки ожидала. Бросать надо эту психологию к черту, а то так и до самоанализа докатишься… Ладно, пора домой.
Навстречу ей по бортику лягушатника торопливо и неуклюже топал дядька — один из тех двоих, кто сначала с удочками дремал, а потом весь этот цирк смотрел. Вера пригляделась — дядька был совсем не старый, можно сказать, в самом соку дядька… Поэтому она на всякий случай серьезно посмотрела ему в глаза. Дядька остановился прямо перед ней, ответил на ее серьезный взгляд еще более серьезным взглядом, протянул какую-то тряпку и деловито сказал:
— Вытрись-ка… Это ветровка, чистая, моя только вчера постирала. Вытирайся, вытирайся, простынешь еще, утро знобкое, не юг — Черное море, а ты как утка полчаса в воде туда-сюда, туда-сюда…
— Ой, нет, не надо, я грязная вся, — отказалась Вера, с неловкостью вспоминая свои подозрения и свой серьезный взгляд. Такой дядька нормальный оказался… — Ваша жена только-только выстирала, а я тут же и угваздаю… Это нехорошо.
— Вытирайся давай, — строго сказал дядька и попытался сам вытереть ей голову скомканной ветровкой, но чуть не свалился в воду, смутился и сунул куртку ей в руки. — Нехорошо мокрой на ветру стоять, вот что нехорошо… А моя понятливая, я ей все расскажу, так она еще и похвалит, что правильно сделал… Эти-то за тобой чего гоняются? Бандиты, что и? Или от своего бежишь?
— Какие там свои, — сердито буркнула Вера, вытирая волосы дядькиной курткой. — Нет у меня среди них своих… Вроде бы, и не бандиты. Идиоты какие-то. Развлекаются так. Гоняются на джипе за одинокими девушками, чтобы познакомиться.
— Да, умного мало, — согласился с Верой дядька. — Этого-то, которого бинтуют, зачем вытащила? Пусть бы свои в воду лезли.
— Да он вроде ничего, — нерешительно сказала Вера, оглядываясь на противоположный берег и тут же ощущая тепло в лодыжке. — Он меня спасать бросился, а сам на железку напоролся.
— Тебя? Спасать?! Он?!! — не поверил дядька. — Ну это… это… вообще! Ты ж с моста спорхнула, как… ну, я не знаю! Я думал, мне сон снится! Я такое только в кино видел! А этот свалился как самосвал!
— Я думала, что это трактор упал, — призналась Вера, уже без всякой серьезности, а с горячей симпатией глядя на нормального дядьку.
— Во! — согласился тот. — Трактор! И плавает так же, да? Спасать бросился, ты подумай… Герой. Надо своей рассказать. А тебя еще один на горке ждет. Переехал на своем драндулете на эту сторону — и ждет. Так что мы с Алексеичем тебя проводим до дому. Алексеич уже дрын приготовил. Мало ли что…
Ждет, значит… Ну что ж, кто ждет — тот дождется. Ах вы, господин Сотников, отчаянный генеральный директор, большого риска человек. Дрыном бы вас, господин Сотников, вас и ваш бродячий джип, и вашу фирму, и ваше невысказанное предложение, и ваши лаковые штиблеты, и ваш черный костюм… Хотя черному костюму и так уже досталось больше, чем он заслуживает. Ладно, дрын — это на крайний случай.
— Не надо дрын, — не без сожаления отказалась Вера. — Этот идиот и так уже травмированный. И провожать меня не надо. Мне тут два шага, пешком он меня не догонит, а на машине не проедет — я дворами пройду, а дворы перекопаны все… Вроде бы, кабель телефонный собираются тянуть, а канавы понарыли — прямо противотанковые рвы. Ни за что не проедет. Да и поговорить с ним надо бы наконец. Раз уж он так мечтает.
— Бить будешь? — оживился дядька, повернулся и потопал по бортику лягушатника к берегу, на ходу деловито приговаривая: — Руками не бей, что ж такие руки портить… Ты ногами бей… Или вон дрын у Алексеича возьми, хороший дрын, крепкий, сучковатый… А мы рядышком побудем, мало ли что.
Вера шла за ним и рассеянно думала, что бы это могло означать с точки зрения мутной науки психологии — такое полное и очевидное отсутствие мужской солидарности. По всем законам дядьки должны были бы сейчас осуждать ее и сочувствовать господину Сотникову. В подобных ситуациях мужики, оказавшиеся свидетелями, всегда осуждали ее и сочувствовали братьям по разуму. А тут вон чего… Или это классовая ненависть в дядьках заговорила?
По набережной подошел второй дядька, точно такой же, как первый, но с дубиной, и подтвердил ее догадку:
— Стоит джипешник-то. Блестит. Новый совсем. Так бы и засветил в лоб. А пацан чего-то сильно уделанный. Но тоже крутой. По мобиле треплется без перекура. Так бы и звезданул в ухо.
Вера вздохнула, слегка разочарованная тем, что дядьки ввязались в бой за правое дело все-таки не из-за ее прекрасных глаз, и полезла по заросшему травой склону вверх, туда, где ее ждал сильно уделанный крутой идиот господин Сотников. Дядьки с кряхтением лезли за ней, и первый на ходу объяснил второму, почему господину Сотникову в лоб и в ухо пока не надо, а надо постоять в сторонке и подождать, как дело повернется. Второй разочарованно ворчал. Судя по всему, он уже тщательно спланировал дальнейшую печальную судьбу и господина Сотникова, и его бродячего джипа. Нарушение планов его сильно огорчало.
Господин Сотников, не подозревая о своей возможной печальной судьбе, легкомысленно торчал рядом со своим сверкающим джипом, прямо напрашиваясь на дрын борцов за правое дело. Сашке ногу бинтуют, неизвестно, чего они там набинтуют грязными руками, его в больницу срочно надо везти, а господин Сотников бросил соратника в беде, ухватил единственное транспортное средство — и смылся. Причем — через пешеходный мост! И по мобиле треплется без перекуров. Крутой.
Вера сунула мокрую ветровку в руки кому-то из дядек, решительно шагнула к господину Сотникову, подбоченилась a-la баба Клава со второго этажа, и, вживаясь в образ, пронзительно заверещала:
— Крутой, да?! Познакомиться, да?! Щас так познакомишься — на гипсе разоришься! Джипешник рихтовать запаришься! Там человек умирает! А он тут по мобиле треплется! Имеешь право, да?! Хозяин жизни, да?! Крыса!
Она перевела дух, вспоминая любимые ругательства бабы Клавы, и вспомнила самое сильное:
— Фашист недобитый!
— Твою мать! — с уважением сказал один дядька.
— Во чего знает, — с удивлением сказал другой дядька.