— Да нет, я видела, — Эсме хрипло рассмеялась. — Как же она обожает огни рампы! Но теперь ее там уже нет.
Джеффри нахмурился.
— Здесь очень жарко — думаю, что даже для нее. Эдна хотела, чтобы я открыл стеклянные двери — за портьерами все равно не будет видно, что они открыты. Думаю, что пора сделать это и как можно скорее.
И они стали проталкиваться через толпу к дверям.
Ни Джеффри, ни Эсме Трент не заметили Мейбл Престон, стоявшую между ними и дверью в коридор. Когда они ушли, Мейбл открыла ее и выскользнула из гостиной.
Слова Эсме Трент звенели у нее в голове — несправедливые, жестокие слова. Как она могла говорить так зло — это не правда, это не может быть правдой! Это просто злоба и зависть! Но ее голова гудела, а по щекам, смывая макияж, текли слезы. Она не может вернуться в гостиную и не может стоять здесь, ее обязательно увидят. Кто-то уже идет сюда из холла…
Мейбл направилась в противоположную сторону и скоро дошла до конца коридора — до стеклянной двери, ведущей в сад. Свежий воздух — вот все, что ей нужно, свежий воздух и возможность незаметно исчезнуть, побыть одной до тех пор, пока оскорбления этой злой женщины не забудутся. Но лучше найти какую-нибудь шаль — черно-желтое платье было тоненькое, крепдешиновое. Здесь, у двери в сад, должна быть гардеробная — и первым, что она увидела, заглянув туда, было пальто, которое ей отдала Адриана и из-за которого эта Мириэл устроила скандал. Но Адриана отдала пальто не Мириэл, а ей, Мейбл! Вот оно висит, с крупными черными и белыми клетками и пересекающими их изумрудными полосками, такими красивыми! Она никогда не видела ничего более шикарного. Мейбл надела пальто и выскользнула в сад.
После духоты гостиной в саду ей показалось очень свежо. Походка Мейбл была неуверенной, да и шла она наобум. Похоже, она действительно перебрала. А возможно, виновата жара в гостиной и оскорбления этой миссис Трент. Эта Трент спрашивала, кто она такая, потому что сама, видно, считала себя важной персоной. Мейбл Престон покачала головой. Выглядеть модно — это еще не все.
Эта Трент — она не леди. Ни одна леди не стала бы употреблять подобных оскорбительных выражений. Слова слились в неразборчивое бормотание. Когда Мейбл попыталась произнести их вслух, собственный голос ей показался совершенно пьяным. А все жара в гостиной, да выпито многовато — нет, она ни за что не вернется туда до тех пор, пока не почувствует себя лучше.
Мейбл отодвинула засов маленькой калитки и вошла в цветник. Блуждая в сумерках, она обнаружила, что вышла к небольшому пруду и каменной скамейке. Приятное тихое местечко, окруженное живой изгородью. Мейбл подошла к скамейке, села и закрыла глаза.
Когда она снова открыла их, вокруг было намного темнее и поначалу она не могла сообразить, где находится.
Мейбл очнулась среди кустов, в почти полной темноте и только вода в пруду тускло мерцала. Она встала и немного постояла, припоминая, как она здесь очутилась. Было жарко… Она слишком много выпила… и ее оскорбила миссис Трент… Но сейчас с ней все в порядке… Ей больше не жарко. Мейбл поежилась. Глупо спать на скамейке в парке.
Мейбл подошла к пруду и остановилась. Ее ноги затекли. В арочном проходе за ее спиной блеснул огонек. Луч света скользнул по черным и белым клеткам с зелеными полосками. Это напугало ее, но она не успела ни обернуться, ни закричать.
Глава 19
Последняя из машин разъезжающихся гостей выкатила на дорожку, и Сэм Болтон двинулся следом за ней к сторожке привратника. Он был младшим садовником и отгонял машины гостей, когда в этом была необходимость.
Теперь он шел на свидание с Мэри Робертсон, за которой ухаживал, несмотря на строжайший запрет ее отца. Мистер Робертсон был главным садовником. Его понятия о родительской власти, как утверждала Мэри, уже пятьдесят лет как устарели, но Мэри не осмеливалась оспаривать их открыто, и отец продолжал думать, что Мэри достойна лучшего мужа, чем Сэм, которого он считал парнем надежным и трудолюбивым, но говорил, что «рвения-то у него и на ломаный грош нету». Вслед за чем повторял одно и то же наводящее тоску нравоучение: «Я в ваши-то годы учился, ночей не спал — вон к знаниям-то как стремился».
Поэтому Сэм и Мэри уже привыкли ждать по вечерам, пока он удалится в «Белый олень» пропустить стаканчик и поиграть в дартс, и тогда с молчаливого согласия миссис Робертсон провести часок вдвоем.
Сэм, насвистывая, шел по подъездной дорожке и тут ему навстречу из кустов появилась Мэри. Держась за руки, они вернулись к дому, пробрались сквозь заросли кустарника по тропинке, начинавшейся на лужайке у дома и двинулись дальше, к калитке, ведущей в огороженный цветник.
У Мэри был с собой фонарик, но оба так хорошо знали эту дорогу, что им не воспользовались. Казалось, местечко специально создали для влюбленных — возможно, так оно и было. В теплую погоду можно было посидеть на скамейке у пруда, а если холодно — в беседке.
Они прошли через арку и увидели под ногами таинственно мерцающее небо, затянутое облаками, отраженное в воде пруда. Затем подул легкий ветерок и облака разошлись — вверху, на небосклоне, и внизу — в зеркале пруда, ограниченной кольцом низкого каменного парапета. Но сегодня зеркальный круг перечеркивала тень. Мэри наклонилась к воде.
— Сэм, там что-то есть!
— Где? — Сэм сжал ее руку.
— Там! О, Сэм, там, в пруду, что-то есть! Что-то… Ох!
— Дай мне фонарик!
Мэри нащупала фонарик, ее пальцы дрожали, и когда Сэм взял его, включил, и тонкий дрожащий луч лег на то, что лежало на парапете, одним концом уходя под воду, девушка вскрикнула. Луч выхватил из темноты черные и белые квадраты с пересекающими их изумрудными полосками — этот рисунок казался очень знакомым. Сэм почувствовал, как все у него внутри переворачивается. Фонарик выпал из его руки и покатился вниз.
— Это мадам! О боже!
Сэм шевельнулся, и Мэри немедленно вцепилась в его руку.
— Только не трогай ее! Даже не прикасайся! О, Сэм!
Сэм Болтон был смелым человеком. Он сказал упрямо:
— Я должен вытащить ее из воды.
Мэри продолжала за него цепляться.
— Надо уходить отсюда — нас могут увидеть!
— Нет, нельзя, — ответил Сэм.
Мэри и не подозревала, какой он сильный. Сэм разжал ее пальцы и оттолкнул девушку прочь. Она поскользнулась на моховой кочке и, упав на деревянное сиденье скамьи, вцепилась в него обеими руками. Нога коснулась упавшего фонарика. Мэри подняла его, но тот, похоже, сломался.
Выключатель щелкал, но света не было. Только что прозвучавшие слова Сэма ужасным эхом отдались в ее памяти, испуганная девушку стала вглядываться в темноту в поисках любимого. Сэм вошел в воду. Она видела, как он нагнулся, поднял что-то, и услышала журчание стекающей воды, а потом — ужасный хлюпающий звук, когда он опустил тело на землю, и снова закричала. Нет, Мэри вовсе не хотела кричать — это получилось само. Она отчаянно вопила и мчалась прочь, не разбирая дороги, убегая от собственного пронзительного крика и звука капающей воды, отдающегося в ушах.
Входную дверь запереть еще не успели, и Сэм вбежал, с трудом переводя дух. Всю дорогу он держал на руках тело утопленницы и насквозь промок: хлюпающие ботинки оставляли грязные лужи на полу холла. Он столкнулся с Симмонсом, несущим поднос с напитками и выпалил задыхаясь:
— Мадам умерла!
Симмонс застыл, как громом пораженный. Потом он рассказывал жене, что ему показалось, будто его ударили по голове. Он слышал, что говорит что-то, но не мог вспомнить что. Зато он помнил, как Сэм сказал:
— Мадам умерла! Она утонула в пруду и умерла.
Руки Симмонса перестали чувствовать поднос, и тот упал, сперва перевернувшись, а потом обрушившись на пол со страшным грохотом. Этот звук переполошил всех обитателей дома и они выбежали в коридор. Джоан Катл с разинутым ртом и вытаращенными глазами, миссис Эдна с невнятными возгласами и кучей вопросов, мисс Мириэл, мистер Джеффри, мистер Ниниан — все они были здесь, и единственное, что мог сказать Симмонс, это попросить не наступать на разбитые бокалы, а все, что он мог сделать, — указать на Сэма, который стоял посредине холла с бледным как мел лицом и трясущимися руками.