— Что за гадкое предположение!
Мириэл кивнула.
— Я бы сказала, что за гадкий поступок! Гадкий, но умный, дорогой мой, очень умный — если бы вы только не перепутали, кого спихивать в пруд! Когда Адриана умрет, мы все будем свободны. Вы сможете махнуть рукой на Эдну и сбежать с любой женщиной по вашему выбору, не так ли?
Джеффри еле сдерживал бешенство.
— Вы с ума сошли! Или сами толкнули Мейбл — не знаю, что больше соответствует истине.
А в это время в гостиной Ниниан снял с граммофона пластинку с обожаемым Мириэл джазом и поставил другую. Ее тихая музыка была вполне подходящим поводом оставаться в дальнем конце комнаты и не слишком мешала разговаривать. После недолгого замешательства Ниниан снова стал самим собой и ему надо было многое сказать.
Ему всегда было что сказать Дженет. У него появилась неплохая идея для новой книги, а слушателем Дженет была вдохновенным и вдохновляющим. Сама лишенная искрометности, она была твердым кремнем, отскакивая от которого, талант Ниниана высекал целый фейерверк ослепительных искр. Он продолжал развивать эту тему, когда пластинка кончилась и пришлось искать другую.
Напев негромкий песенки прелестной,
И кофе миссис Симмонс, столь уместный
В глуши, где ты так слушаешь меня,
Где мы одни с тобой — вот рай небесный… —
как сказал бы Омар Хайям. Знаешь ли ты, дорогая моя, что именно тебя мне всю жизнь и не хватало.
Карие глаза Дженет искрились смехом.
— А что я должна на это ответить?
— Ты должна выразить признательность, конечно в должной мере, и продолжать слушать.
— И ничего не говорить?
— Ну, это зависит от того, что именно ты собираешься сказать.
И Ниниан продолжал пересказывать Дженет свою идею.
Адриана восседала в своем резном кресле, среди темно-фиолетовых подушек. Несмотря на тщательно наложенный Мейсон макияж, серый цвет ее платья и бархатных портьер как будто лег и на ее кожу. Рука, время от времени переворачивающая страницу лежащей на коленях книги, казалась совершенно бескровной, так что неброский лак на ногтях выглядел кричаще ярким. В ее сознании теснились бесчисленные, сменявшие друг друга картины. Они выплывали из прошлого и в тусклом свете словно утрачивали былую яркость и цвет. Иные когда-то приносили ей восторг, иные — щемящую боль, и она принимала и восторг, и боль, переплавляя их в сценической игре. Она просматривала эти картины и отпускала их — они отныне принадлежат прошлому. А думать нужно о настоящем. Адриане вспомнился стих из Библии: «Врагами человека станут живущие в доме его».
Когда-то у нее были враги, но она не обращала на них особого внимания. Они не причинили Адриане сколь-нибудь значительного вреда потому, что она не позволяла ничьим словам или поступкам задеть ее. Она никогда не снисходила до ответных ударов, не позволяла себе ненавидеть — лишь держала голову высоко поднятой и шла своей дорогой. Но врагов в своем собственном доме не замечать нельзя — они слишком близко. Они сидят за твоим столом, окружают тебя, могут подсыпать яд в твою чашку, расставить силки для твоих ног или нанести удар в темноте.
Адриана думала о людях, которых приютила под своей крышей. Джеффри, которого она знала с тех пор, как ему исполнилось четыре года — тогда это был настоящий маленький ангел с золотыми кудрями и пухлыми щечками.
На этот раз ей вспомнилась цитата из Шекспира: «Он может, улыбаясь, быть злодеем». Улыбка Джеффри по-прежнему была очаровательной и невозможно представить себе, что за этой улыбкой скрывается убийца. Джеффри любит комфорт и легкую жизнь, женщин и их восхищение, так льстящее его тщеславию, ему нравятся блага жизни, а еще больше — то, что они достаются ему без малейших усилий.
Убийство для такой натуры — дело неприятное и обременительное.
Вот Эдна, сидит напротив со своей вечной вышивкой, и все ее мысли, если таковые и есть, — это сплошное мельтешение банальностей. Что за жизнь, что за судьба: тупое, монотонное существование! Дни, потраченные на ничтожнейшие из ничтожных вещей, месяцы и годы, уходящие впустую! Зачем только Джеффри на ней женился? Адриана мысленно пожала плечами. Их столкнула судьба. Эдна, как и все прочие женщины, вскружила ему голову лестью, но на этот раз тщеславие Джеффри заманило его в западню. Адриана припомнила, что отец Эдны был адвокатом, а мать — кошмарной особой, заседавшей в различных комитетах, которую ничто не могло остановить. У нее было четыре бесцветных дочери-бесприданницы, и всех их она умудрилась выдать замуж. Будь Эдна хоть немного похожа на нее, Джеффри бы это пошло только на пользу: она бы с ним управилась как следует — но Эдна была не способна управиться и с мышью, не говоря уж о мужчине. Бедняжка Эдна!
Мириэл — и зачем только она позволила этому созданию войти в ее жизнь? Адриана вспомнила, как впервые увидела девочку — шестимесячное дитя на руках противной старухи, бойкой на язык и с жадными глазами. Ребенок смотрел на Адриану из-под длинных темных ресниц странным, немигающим взглядом — такой бывает у зверенышей. Щенки, котята, младенцы — они все таращатся на вас, а вы и представить себе не можете, что означает взгляд этих глаз, которые вас не видят. Мать ребенка лежала на земле, с ножом любовника в сердце, а ребенок таращился на стоящих вокруг людей.
Адриана механически перевернула страницу книги. Знай она тогда, во что все это выльется, забрала бы она девочку? Вероятно, забрала бы все равно. Адриана вспоминала, как прошло бурное младенчество Мириэл, как она превратилась в немного угрюмую, но по-прежнему непредсказуемую и необузданную маленькую девочку, потом — в истеричную и неуправляемую школьницу и, наконец, — в нервную молодую женщину. Адриана рассуждала холодно и спокойно — Мириэл, как никто другой, подходит на роль злоумышленницы. Но невозможно поверить, что твоим врагом может быть создание, выросшее у тебя на глазах и при всех своих недостатках ставшее частью твоей жизни.
Адриана продолжала перелистывать список домочадцев.
Стар — о нет, только не она. Стар физически не способна ненавидеть или ударить исподтишка. Стар любит себя, но и других она тоже любит. У нее нет ни оснований, ни возможности стать убийцей.
Ниниан — нет, разум Адрианы противился самой этой мысли. Мнение Дженет по этому поводу полностью совпадало с ее собственным. Он несомненно эгоцентрик и несколько легкомыслен, но это — внешнее. На самом деле это глубокий человек, но и в глубинах этих нет ни ненависти, ни холодного безжалостного расчета, чтобы нанести удар.
Слуги… Адриана поежилась. Что, в сущности, ей о них известно? Симмонсы — они служили ей вот уже двадцать лет. Приходящая женщина — с абсолютно безупречным прошлым, респектабельная до мозга костей, для нее любая уголовщина просто немыслимое дело. Эта противная девчонка Джоан Качл — любимица Эдны… Адриана перестала думать о них и, закрыв книгу, обратилась к мисс Силвер.
— Знаете, сейчас только половина десятого, но, полагаю, на сегодня с нас хватит. Лично я отправляюсь спать.
А как вы? И Эдна?
Мисс Силвер улыбнулась и начала складывать вязанье.
Эдна Форд закончила очередной стежок и сложила вышивку. Она давно уже молчала, но тут произнесла слабым, усталым голосом:
— О да, я буду только рада. Только вот последнее время я совсем не сплю, а ведь без сна невозможно жить. Придется сегодня принять снотворное.
Глава 25
Джон Лентон опоздал к ужину. Выглядел он усталым и против обыкновения мрачным. Мэри Лентон была хорошей женой — она поставила перед ним тарелки с едой и не стала задавать вопросов. Если он хочет ужинать в тишине, пускай, а если захочет поговорить, то она здесь, рядом.
Мэри отметила, что вид у него совершенно измученный, но в его молчании чувствовалось нечто большее, чем просто усталость. Она молча убрала тарелки и собралась унести их, но когда уже выходила с подносом, Джон сказал:
— Когда закончишь, приходи в кабинет. Мне нужно с тобой поговорить.