– Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, – мягко осадил внука знаменитого гоп-стопника Геныч и ласково потрепал мальца по немытой головёнке: – А на роток свой, господин Хвастунишка, пришей большую-пребольшую пуговицу.
– Угу, – буркнул хорошо умеющий держать язык за зубами Костик.
– Ну, тогда держи «корягу», – сказал Геныч, протягивая парнишке руку.
– И вы держите… «набор костей»! – неумело улыбнулся не по годам серьёзный и мрачный Костик.
Перешедший Рубикон и сжёгший за собой все мосты Геныч возвращался домой как в тифозном бреду.
* * *
В Нью-Йорке проживает несколько тысяч человек, носящих фамилию Смит, несколько тысяч горожан по фамилии Браун, а вот Майк Крысоловски всего один. В городе Муроме полным-полно Ивановых и Кузнецовых, а Венера Фёдоровна Трепко только одна – неповторимая и единственная. Да что там Муром – во всей матушке России не отыщешь второй женщины с такими оригинальными «реквизитами».
Диагноз «вялотекущая шизофрения» – лучшая индульгенция и «бронь» для тех, кто не разделяет взгляды агрессивно-послушного большинства, нагло попирающего так и не укоренившийся на российском болоте принцип Habeas corpus. У Венеры Фёдоровны такой заверенный печатью диагноз имелся, поэтому Геныч и решил взять её в дело.
Геныч помнил первую и пока единственную интимную встречу с Венерой – с той поры утекло много воды.
– Прострочить тебе? – сразу взяла быка за рога охочая до секса Венера.
Геныч на секунду сконфузился, но уже в следующую одну шестидесятую часть минуты всё-таки нашёлся:
– Пожалуй, не стоит: я сегодня чеснок ел.
– В следующий раз ешь клубнику или бананы, – улыбнулась Венера.
Роль, которую в соответствии с боевым расчётом предстояло сыграть Венере, была чисто женской. Геныч до последнего боролся с собой – и всё-таки сдался. Он утвердил на эту роль почему-то симпатизирующую ему бабенку, тихо, незаметно и с достоинством длительное время стоящую на учёте в психоневрологическом диспансере.
Согласно Эриху Фромму, Венера была абсолютно психически здорова. Но и московская, и питерская психиатрические школы рассудили иначе, проявив в постановке диагноза необычное для них, болезных, единодушие. Даже глупец может указать дорогу к школе – тем более к психиатрической. Врачу, исцелися сам! Неизвестно, как насчёт москвичей, а вот питерские белохалатные психоконовалы за что боролись, на то, видать, в самом скором будущем и напорятся.
Роль, которую Геныч собирался поручить Венере, была главной. стержневой. Он не сомневался, что Трепко сыграет её с блеском. Проблема в другом – как сподвигнуть безумную, по высокомерному мнению питерских белохалатных коновалов, женщину на безумное предприятие? Если «буйнопомешанная» пошлёт Геныча подальше, ему придётся исполнять женскую роль самому. А ведь он не может разорваться на части, не может раздвоиться! Новая концовка лувсепока требует, чтобы Геныч как можно дольше оставался в стороне от главных событий и неожиданно вышел на авансцену лишь в самый последний момент – для разыгрывания убойного финала этого макабрического трагифарса. Если Венера ответит отказом, сценарий покушения придётся переписывать заново, ибо на горизонте не видно другой женщины с изюминкой такого же огромного размера, какую носит в себе неподражаемая якобы шизофреничка.
«Надежды нет и, значит, есть надежда», – говорил поэт. В своё время Венера натерпелась от советского режима, поэтому Геныч надеялся на положительный ответ, тем более что разработанная им для прирождённой комедийной актрисы мизансцена не отличалась особой сложностью и, между прочим, не предполагала использования громоздкого реквизита. Геныч и госпожа Трепко были достойны друг друга, и если бы из них можно было стачать сапоги, составили бы весьма занятную пару.