– Ничего, благодарю вас, все хотела зайти к вам. Нужно бы поговорить, так что очень рада, что сейчас с вами встретилась.
– Да, но теперь я очень тороплюсь. А всегда рад вас видеть. Совсем нас забыли, будто избегаете.
– Нет, я не потому. Вы сейчас ехать собираетесь? Позвольте, я с вами немного проедусь.
– Пожалуйста, пожалуйста. А вам куда: домой?
– Нет, я так просто. Ведь вот как смешно, шла и встретилась.
– Да, бывает. У вас все здоровы? Валентина, будто собравшись с духом, вдруг сказала:
– Теперь, конечно, мало времени и час поздний, так что вы, Родион Павлович, у меня не спрашивайте «что» и «почему» – я вам все объясню на свободе, а теперь примите только мой совет: не ведите никаких дел с Владимиром Генриховичем Тидеманом. Я знаю наверное, что это принесет вам вред, и говорю это, желая вам добра.
– Я очень благодарен и вполне верю вам, но дело в том, что женские оценки деловых людей едва ли можно принимать в расчет. Тут может быть легко замешана сентиментальность.
– Да, конечно. Но все-таки при разговоре с ним вспомните мои слова.
– Я Тидемана так мало знаю и говорю с ним о таких пустяках, что, право, мне не придет в голову вспоминать при этом такие милые, сердечные слова, как ваши.
Зайдя в винное отделение магазина, где никого не было, Валентина тихо начала:
– А я вам соврала, Родион Павлович, сказав, что случайно вас встретила. Я ждала вас у подъезда театра и шла за вами.
– Только для того, чтобы предупредить меня относительно Тидемана?
– Нет, не для того.
– Для чего же?
– Для того, чтобы вас видеть, потому что вы не знаете, Родион Павлович, насколько я вас люблю. Я знаю, что это безнадежно, и все-таки вас люблю. Я не только готова была бы умереть, потому что, что смерть? – а если б я узнала, что вы – вор, мошенник, что вы больны, что вас сослали, я бы ни на шаг от вас не отступила. Не дай Бог, конечно, чтоб это все случилось, но я говорю не пустые слова.
– Зачем, зачем, Валентина Павловна?
– Ах, Боже мой, что вы меня спрашиваете? разве я знаю, зачем? Так просто: люблю, да и все тут. Вы не бойтесь; я не буду к вам ходить и клянчить, да притом это было бы и бесполезно, – ведь правда? а мне просто нужно было вам сказать это, чтобы вы знали. Вот вы знаете – с меня и довольно.
– Ах, Валентина Павловна! всегда сначала кажется, что довольно, а потом оказывается, что совсем не довольно.
– Успокойтесь, у меня этого не окажется, а о Тидемане не забудьте.
Глава четырнадцатая
Слова Валентины выскочили из головы Миусова при первых фразах Верейской. Она уже была дома и говорила с кем-то по телефону. На вопрос Родиона, почему она так рано вернулась из театра, Ольга Семеновна ответила, что хотела сделать ему сюрприз, и что конец оперы слишком грустен. Придумали даже почему-то зажечь свечи, потушив электричество. Сама накрыла маленький стол, поставила между приборами цветы и была так весела и оживлена, что при некоторой фантазии они, действительно, могли бы себя вообразить героями какой-нибудь чувствительной и фривольной истории. Было приятно забыть ту тяжесть, которая, конечно, была не только в Миусове, но и в самой Верейской, не обращать внимания на то, что веселость Ольги Семеновны была в большой степени напускной, и что она часто бросала беспокойные взгляды на стрелку стенных часов.
Раздался треск телефона. Верейская сняла руку Родиона Павловича со своего плеча, и поговоря с полминуты, вернулась.
– Сейчас приедет Владимир Генрихович.
– Зачем?
Ольга Семеновна пожала плечами.
– Я не знаю. Он приедет на полчаса, не больше. Он нам не помешает. Он сам поймет, и не будет засиживаться.
– Но все-таки он испортит настроение.
– Да, конечно, это досадно, но я как-то не сообразила, да, по правде сказать, не поспела ничего ответить. Он просто спросил, дома ли я, сказал, что говорит уже в пальто, сейчас выезжает ко мне, и повесил трубку. Он ведь страшный оригинал, артист в душе, даром, что такой толстяк!..
Родион Павлович вспомнил вдруг слова Валентины и пристально посмотрел на Верейскую. Конечно, это не подстроено! Лицо Ольги Семеновны безыскусственно изобразило простодушие и страстность. Оно сделалось совсем наивным и почти простеньким, когда она сказала:
– Вот, кстати, ты и поговоришь с Генриховичем. Вы оба – люди занятые и забывчивые. Лучшего случая не дождаться. И потом, как у людей деловых, ваш разговор займет не больше десяти минут.
– Нет, сегодня я не буду говорить с Тидеманом.
– Отчего?
– Не вижу надобности и не имею расположения.
– Насчет расположения я не спорю, это дело твое, что же касается надобности, то как ты можешь знать, есть ли там какая-нибудь надобность, раз ты сам не знаешь, о чем с тобой будут говорить?