– Никто не может знать, что с ним будет!
– Никто. Потому мы и можем быть счастливы.
– Мы ищем счастья и понимаем его темным, душным, лишающим свободы, а может быть, оно и есть в тонком и прекрасном безразличии!
– Оно в легком и талом ветре, в теплом дуновении.
– Я этого не понимаю… Мне показалось, что я говорю один, что я просто думаю. Мне бы на ум не пришло высказывать такие поэтические глупости. У меня есть предчувствие, что меня укокошат из-за угла. Но все такие предчувствия – вздор, они происходят от расстроенных нервов и тяжести в желудке и никогда не приводят ни к чему хорошему. Даже и теперь, вместо того чтобы повернуть направо, мы забрели Бог весть куда.
Миусов вдруг остановился и, посмотрев на Павла, спросил:
– И потом, зачем ты меня провожаешь? Я только сейчас заметил, что за последнее время ты постоянно находишься при мне, будто следишь за мною.
– Мне просто не хотелось, чтобы вы оставались один, и потом, я не все время с вами; я же не хожу с вами на службу или к Ольге Семеновне.
– Еще бы этого не хватало! хотя, в сущности, я не понимаю, отчего бы тебе этого не делать. И вот еще странно: кажется, я последнее время дома бывал очень редко, как-то разошелся с Матильдой Петровной, а между тем, кроме жалости, что она умерла, у меня еще есть впечатление невероятной пустоты в доме. Конечно, привычка, больше ничего!
Они уже шли по улице, как вдруг Миусов, остановившись, сказал:
– Не удивляйся, Павел, моей просьбе; она смешна для взрослого человека. Пройди вперед, посмотри за угол, мне кажется, там кто-то есть. Черт знает, в какую бабу я обратился!
Павел сделал пять шагов до перекрестка и, взглянув налево по Шпалерной, никого не увидел, кроме какого-то человека, прижавшегося к решетке Таврического дворца. Он стоял неподвижно, с поднятым воротником, с руками в карманах, повернувшись к Павлу спиною. Павел прошел мимо него и потом, будто что позабыл, повернул обратно.
– Отчего же ты один? – спросил человек, оказавшийся Зайцевым.
– А ты что тут делаешь?
– Я ждал вас. Если ты следишь за своим братом, то я слежу за вами обоими.
– Отлично, но теперь спрячься куда-нибудь. Дай нам пройти.
– Идите. Чем я вам мешаю? Зачем мне прятаться?
– Раз я тебе говорю прятаться, значит, прячься! Павел сам удивился тому тону, которым вдруг заговорил. Колька пожал плечами и скрылся куда-то, сказав, что будет ждать Павла.
Родион Павлович стоял у ворот кавалерийской школы. Его лицо было беспокойно и как-то тупо в одно и то же время.
– Отчего ты так долго? с кем-нибудь говорил?
– С кем же мне говорить? я просто смотрел, нет ли кого.
– И там никого не было? – спрашивал Миусов, смотря вдоль пустынной улицы, в конце которой разлилась заря.
– Никого, никого… – сказал Павел, даже беря за руку Родиона, будто, чтобы вести его.
– Я сам себе смешон, но мне показалось, что там спрятан убийца!
– Вас никто не убьет.
– Но все-таки там спрятан убийца! Может быть, было бы лучше, чтобы он именно меня убил!
Павел еще крепче сжал руку Миусова и с нежной уверенностью повел его от угла.
Глава вторая
Зайцев сдержал слово и дождался Павла на том же месте. Он молча пошел вместе с ним, так что Павлу почти не пришлось останавливаться. Некоторое время они шли молча, не разговаривая. Наконец Павел тронул соседа за руку и сказал, словно про себя:
– Вот ты, Коля, всех так ругаешь и хочешь казаться злым, а на самом деле ты предобрый.
– Я? Из чего ты это выводишь?
– Хотя бы из твоего отношения ко мне. Ведь ты оказал мне такую услугу, за которую трудно отблагодарить, и теперь ты меня не теряешь из виду, даже стараешься помочь в том, что тебя нисколько не касается. Почему же ты все это делаешь, как не по доброте?
– Если бы все были добры, как я, то не поздоровилось бы.
– Кому не поздоровилось бы?
– Да вот таким мечтателям, как ты!
– Почему же я мечтатель? Наоборот, я делаю свое очень маленькое конкретное дело, больше ничего. Из нас двоих скорее тебя обуревают мечты, но мечты злые, потому ты и не считаешь себя мечтателем. Но ведь злы мечты или благостны, это их мечтательной сущности не меняет.
– Я делаю это потому, что тебя люблю. Это мой каприз. Ведь и у злодея могут быть капризы.
– Ну, хорошо, не будем спорить. Каприз, так каприз, я и за него тебе благодарен.
Будто для того, чтобы переменить разговор, Коля начал совсем о другом:
– Мне очень нравится эта твоя родственница – Люба.
Если бы нам случилось поговорить подольше, мы бы очень с ней подружились!