Модест тут ничего не ответил, медленно отвел глаза и снова принялся за книгу, но Васса Петровна не могла позабыть этого взгляда. И, вообще, ей показалось, что в ту минуту она в первый раз увидела Деболина, как следует. Вскоре умер муж; его смерть принесла не столько огорчение Вассе, сколько доставила хлопот, но она им была почти рада. Потом устраивала Деболина. Если тетя Вера была похожа на англичанку, то Васса Петровна бессознательно подражала американкам в преувеличенной простоте обращения, в практичности своих рассуждений, в невозмутимости и т. п. Но, конечно, очень немного нужно было бы поскрести, чтобы под этим американизмом найти русскую купеческую особу. Домашние смотрели на дружбу молодой вдовы с Деболиным почти сочувственно, не находя ничего предосудительного, что бездетная Вдова собирается выйти замуж. Сама Васса Петровна была далека от простодушных предположений тети Веры и Пиамы Васильевы, но скоро настало лето, вдова вздумала ехать за границу и предложила Деболину сопровождать ее; тот с неделю подумал, потом согласился. Тут-то все и произошло. Васса Петровна почти не помнила, как совершился этот переход от покровительственной дружбы к любви, – так все было обыкновенно и опять таки не романтично. Всю силу своей любви она узнала гораздо позднее, может быть, слишком поздно! Когда они вернулись, домашние не заметили в них никакой перемены и только удивлялись несколько, почему Васса так медлит со свадьбой. Вероятно, она сама не смогла бы ответить на этот вопрос. Модест был скромен, нежен и почтителен, почти бесцветен. Может быть, Васса Петровна ждала, чтобы он сделался определеннее, мужественнее. И опять она ошиблась в расчете. Конечно, случайно совпало получение Деболиным через протекцию своей возлюбленной более или менее обеспеченного места с тем обстоятельством, что он стал как-то более рассеянным, менее предупредительным, а, наконец, попросту стал манкировать и неглижировать. Сомнения еще не западали в душу Вассы Петровны, она все присматривалась с некоторым презрением, как вдруг без всякого уже сомнения, очевидно, отлично поняла, что Модест не только ее не любит, но любит другую. Вот тут-то она и узнала, как велика была ее любовь, как обманчива была американская внешность, как она сама не знала, что за простая женщина, что за русская баба в ней сидела. Как она бросилась, плакала, умоляла, бранилась, упрекала, грозила, цеплялась! Но не следила… нет, этого нет! только сегодня дошла. Но и сам Модест Несторович изменился: его мягкий отпор, молчание при упреках, вежливость при безобразных сценах, оказались сильнее всякой силы. Васса Петровна злилась и на него и на себя, и от злости, от любви без памяти поступала так, что становилась сама себе противной.
Дома себя сдерживала и автоматически занималась делами, при чем имела такой вид, что никто не смел опрашивать, что произошло. А между тем, все видели, что Деболин пропал, а хозяйка вне себя. У нее не спрашивали, но зато между собою страстно и фантастически на все лады обсуждали событие. Даже тетя Вера принимала участие в этих заседаниях, происходивших обыкновенно в комнате у Пиамы Васильевны. Васса же Петровна только все энергичнее занималась делами, вдруг обнаружив даже некоторую скупость, делала все более бесполезные и безумные попытки вернуть ветренного друга, да все чаще приказывала кучеру погонять лошадей. Так как Петровы жили очень замкнуто, то вся эта история не произвела в городе никакого скандала.
Пиама Васильевна совершенно не знала, как себе объяснить, что через несколько дней, после обеда, Васса Петровна довольно небрежно сказала ей:
– Пиама Васильевна, вы не заняты? Зайдите ко мне на минуту, мне надо поговорить с вами.
Пиама сначала испугалась, потом просияла и мелкой рысцой побежала за Вассой,
Пройдя в кабинет, Петрова замкнула дверь на ключ, молча открыла ящик стола, вынула двадцатипятирублевку, и, молча же передав ее старухе, начала:
– Вы человек догадливый, и с вами не нужно тратить слов попусту.
Пиама Васильевна подобострастно развела руками, словно отказываясь от звания догадливого человека. Васса Петровна продолжала: